Ратмир немного помолчал, прежде чем ответить.

– Нет.

– И на том спасибо.

Вздохнув, мгновенье помедлив, он запихнул в рюкзак противогазы, свой и Ратмира.

– Ладно, – сказал он. – Пойдем понемногу. Хватит отдыхать.

Выбравшись из тележки, по узкой бетонированной тропинке они пошли вдоль пути. Проводов и кабелей по дну туннеля не было, стены были гладкие и голые, железная дорога была не электрифицирована, поезда по ней когда-то явно таскал дизельный электровоз. Вот будет штука, подумал Вадим, если из туннеля, издали вдруг покажется встречный поезд. Да нет, глупости, невозможно. Заброшено давно все. Впереди, на путях, показалось что-то непонятное, они включили фонари – кусок выломанной бетонной плиты из потолочного свода лежал, накрывая рельсы; наполовину накрывая его и съезжая к стене туннеля, на нем высилась груда песка. Халтурненько строили объект, подумал Вадим, вот уже своды обваливаться начинают, хотя, с другой стороны, когда это было, лет сорок, видимо, прошло, лет двадцать, наверно, за этим никто не наблюдает, не так уж все и плохо для такого интервала, в конце концов. Сколько нам еще идти, наверно несколько километров, наверно, будут еще завалы, не дай бог, если будет непроходимый и из-за него придется возвращаться, это плохо, это совсем не хорошо. Они с Ратмиром перелезли через завал. Долго, по ощущениям не меньше полутора часов, шурша подошвами по бетонной тропе, они шли по туннелю. Путь был почти прямым, нигде не чувствовалось сколь-либо заметного поворота и нигде не было разветвления туннеля на два рукава – слава богу, подумал Вадим, тогда бы точно копец, поди догадайся, в какой идти.

Хорошо мыслили в советские времена, подумал он, все четко, прямолинейно, никаких оппортунистических ответвлений, одно удовольствие идти. Впереди в туннеле стало различимо что-то массивное; подойдя, они увидели, что это поезд. Похожая на сжатый кулак буферная сцепка последнего вагона торчала в пустоту, сверху капало; включив фонари на касках, десятка два метров они шли, протискиваясь, вдоль состава, пока через несколько вагонов не уперлись в песочный завал. Накаркал, подумал Вадим. Неужели все? Впрочем, нет, если поезд длинный, то, возможно, завал накрывает его не целиком, попробовать пройти сквозь поезд. Вагоны были нестандартными и простенькими, потянув ручку двери, Вадим налег на нее; отклеившись, она открылась; поднявшись на подножку, они вошли в вагон. Похоже на электричку, два ряда таких же простеньких деревянных скамеек. Если переходы между вагонами такие же, как в электричках, то еще есть надежда, подумал Вадим, пойти и проверить, понять. Дойдя до конца вагона, он толкнул дверь, без усилий пройдя в связывающую муфту; следующая дверь, хотя со скрипом, но все же открылась, так же, по гофрированным муфтовым переходам, они прошли два или три вагона. Дойдя до очередной двери, Вадим потянул ее; нехотя, скрипя, дверь наполовину открылась, за ней была толща слипшегося песка. Светя фонарем, Вадим взглянул вверх – муфта, видимо, прорвана, нигде ни щели, ни просвета. Отойдя от двери и вернувшись в вагон, он сел на скамейку. Так это что, получается – все? – подумал он. Я не прошел, мы не прошли, надо возвращаться и ничего не получается сделать? Глупо, обидно, черт, ведь так хорошо, так, в общем-то, удачно все начиналось. Вскочив, он прошелся вдоль скамеек. Когда-то здесь ехали люди; старые, запыленные, на скамейках валялись старые газеты и какие-то исписанные листки, вырванные страницы недоразгаданных кроссвордов, в углу на одной из скамеек было брошено пыльно-синее, с торчащими спицами вязанье. Видимо вагон покидали аврально, подумал Вадим, видимо, тогда же, после завала по туннелю вдоль поезда вывели всех. А теперь придется уходить нам. Плохо, обидно, промашка, все, что было, не в счет. Заторможенный, он сел на скамейку. Скользнув взглядом по ней, увидев покрытый пылью технический справочник и торчащий из него конверт, машинально он вытащил конверт и из конверта вложенное в него письмо. Раскрыв сложенные листки, светя фонарем, сначала так же машинально, потом слово за словом вчитываясь в смысл, он прочитал тесные, бегущие, круглым летящим почерком написанные строки.

С красными кругами перед глазами, дрожащими руками Вадим отложил письмо. Эти люди, подумал он, эти люди. Они жили здесь, они любили, они вкалывали и вламывались за копейки, они сердцами, глотками, потрохами, печенками рвались к счастью, они зачинали и рожали, они любили и воспитывали своих детей, волновались за них, вскакивали и ходили из угла в угол по комнате, когда тех не было поздно из школы, сидели у их постелей и поили их лекарствами, когда те болели, плакали на их свадьбах и подбрасывали в воздух внуков, они жили, и точно так же живут сейчас – любят, мучаются, рвутся к счастью – люди там, наверху, в городе без неба, они перешивают старые платья, латают прохудившуюся обувь, они продают свои стихи на грязных рынках, они спорят о литературе, думают о вечном, о высоком, из мусора и грязи, из осколков и обломков строят свою жизнь. Что есть твоя жизнь, что было в твоей жизни, кроме погони за деньгами, как смеешь ты, дерьмо, сидеть здесь и рассуждать о возвращении, встань, гнида, головой своей проломи эту засыпь, придумай этой никому не нужной головой, как сделать то, что ты должен сделать, надорви себе кишки, прорвись, пробейся, хоть чем-то, хоть когда-то оправдай свою жалкую жизнь. Встав, с прыгающими перед глазами красными шарами он пошел обратно по вагону, песок, валящийся сверху – мокрый, подумал он, он слипается, не сыпется, он не засыпает пространство под вагонами полностью, если так, то под вагонами, возможно, есть лакуна, попробовать проползти по ней, проползти под вагонами, выбраться в то место, где завал кончился, откуда можно выбраться, откуда можно снова идти. Вытащив из рюкзака саперную лопатку, вернувшись на три вагона назад, открыв дверь, он спрыгнул на дно туннеля; став на колени, забравшись под вагон, он пополз по шпалам, стены туннеля справа и слева скрылись, по обе стороны были откосы из песка, выгибаясь и выгибая голову, фонарем высвечивая путь, раздирая колени, он полз по песчанно-вагонному проходу, просвеченный фонарем полуовал между днищем вагона и песком становился то шире, то уже, увидев впереди, в пятне света завал из песка, он понял, что прополз три вагона и подполз к завалу, в который уткнулся, проходя по вагонам сверху, песок был уже совсем рядом, в луче фонаря прямо у лица плавала мелкая песчаная пыль. Врезавшись в песок саперной лопаткой, он отбрасывал его по сторонам, прорывая ход в вязкой массе, песок из-под дна вагона, сорвавшись, падал вниз, в вырытую пустоту; обдирая локти, перекладывая лопатку из одной руки в другую, извиваясь телом на шпалах, он отбрасывал песок назад вправо и влево, возвращаясь, когда песок облегал его вплотную, он отбрасывал его назад снова, отгребая к ногам, выгрызая конус, расширяя трубу. Рой, думал он, рой и рой, не ссы, не дрожи быть заживо похороненным, над тобой вагон, он не обрушится, песок только справа и слева, вспори его, отбрось, отрой, пробейся, это прорыв, завал очаговый, он из-за рухнувших плит на потолке туннеля, они не могли рухнуть все разом, завал не может быть долгим. Несколько раз вернувшись к началу, он расширил проход, вновь проползя к песчаной массе, он вновь вонзил в нее лопатку. Чувствуя, что движения его стали поднаторелей, что появилась сноровка, он ускорил движения; двигаясь как автомат, перебрасывая лопатку из руки в руку, переворачиваясь туловищем с бока на бок, плюясь песчаной пылью, он двигался вперед. Как здорово, подумал он, как весело так копать. Как мне нравится это делать. Вот так. Вот так. И вот так. «Ты хорошо роешь, старый крот». Вперед. Вперед. Вперед и вперед. Облако, подумал он, я уничтожу тебя. Я разломаю себе башку, разорву жилы, но я уничтожу тебя, тебя, гадину, которая не дает людям жить, тупо, гнусно не дает жить, я сделаю это ради того, чтобы женщины могли покупать себе чертовы туфли, чтобы тот парень, что сделал автомобильчик для своего малыша, и такие, как он, могли покупать себе нормальные автомобили. Лопатка прорушилась в пустоту; расчистив проход, подтянувшись, перевернувшись набок, он посветил фонарем вперед, в пустоту, пятно света упало на шпалы. Проползя через проход, видя, что вокруг нет песка, он выбрался из-под вагона, еще вагоны тянулись впереди, пройдя вдоль них, обойдя последний, он увидел впереди туннель. Все тот же туннель, с линиями фонарей справа и слева по бокам, уходил вперед тускло и прямо. Постояв чуть-чуть, прислонившись к вагону, он пошел назад, залез под вагон и пополз обратно. Выбравшись, пройдя обратный путь наверху, он толкнул последнюю из дверей межвагонных муфт, прошел через вагон и подошел к Ратмиру.