– А ты не хочешь знать, что творит Орден, то есть Культ? Может, я обладаю ценными сведениями…

– Даже не пытайся это рассказать! – Саран утыкается лбом в моё плечо. – Даже не думай об этом!

– Но почему? Я же знаю…

– На тебе глаз. Ты не сможешь рассказать ничего полезного – просто умрёшь при попытке сдать Культ.

– Какой глаз? Нет на мне никакого глаза!

– Я сам видел. На лбу. Магическая печать. Её невозможно снять, не теперь точно.

– Да о чём ты говоришь? – взбрыкнув, вдруг получаю свободу. Переворачиваюсь и тыкаю приподнявшегося Сарана в грудь. – Объясни толком!

– Что?

– Про глаз какой-то на лбу. И про смерть в случае попыток сдать Ор… Культ.

Саран пристально на меня смотрит. В нежно-голубых радужках мерцает отражение снега и светлеющего неба. А моё отражение – неясные пятна в зрачках.

– Сколько же вас таких, вступивших в Культ, не зная, к чему это приведёт? – задумчиво произносит он.

– Меня не спрашивали. Я этот глаз на своём лбу не видела. Я из другого мира и знаю о вашем только то, что прочитала в книгах за последние пару дней.

– Иномирянка… – Саран валится в сугроб, смотрит в небо. – Всё интереснее и интереснее.

– Можно как-то вернуть меня домой? Ну пожалуйста…

Саран сгребает меня в объятия. Широко распахнутые глаза, огромные зрачки – он выглядит безумно:

– Нет. Ты моя.

– Я тебе не собственность какая-то. – Ударяю его под рёбра, но он даже не вздрагивает. – И вообще, тебе помыться надо! У тебя волосы грязные.

– Хорошо, помоюсь. Тебе тоже не помешает.

От злости к лицу приливает кровь. Но он прав. Я так боялась возвращения силовиков, что все эти дни оставалась начеку. Зато теперь, когда есть, кого выставить в дозор…

– Водопровод замёрз, чур, ты накачиваешь воду из колодца и топишь котёл, – выпаливаю я. – И не подглядываешь! Обещай.

– Мрм, – Саран хитро улыбается. – Обещаю.

Ну, в самом деле, можно и пообещать не подглядывать, если собираешься просто нагло влезть в ванну.

Именно так Саран и поступает час спустя, едва я после завтрака забираюсь в медную ванну, полную божественно тёплой воды. Он, конечно, и котёл затопил, и воду наносил, когда понял, что водопровод с наскока не запустить, и ванну наливал, но…

– Ты грязный, – рычу я, изучая его закрытые глаза.

– Ты тоже.

Хочется его ударить, но… что-то останавливает. То ли чёрные полосы ошейника и наручников, слишком напоминающие мой собственный ошейник, то ли истощённый вид. Или то, что из-за своей магии Саран не будет меня домогаться, если не хочет снова отравить. А может то, что глаза он держит закрытыми, как и обещал.

И хорошо, что держит, потому что отогревшееся чёрное существо выползает из моей разложенной на стуле одежды и во все глаза Сарана рассматривает.

Я намыливаю мочалку из грубого волокна. Она едва пенится, почти больно скоблит кожу. Саран неподвижно сидит напротив и не пытается нарушить данное слово, но всё равно кажется, что он наблюдает за мной – не глазами, так слухом.

А меня всё больше одолевают тревога, сомнения… непонимание. Не выдержав, задаю терзающий меня вопрос:

– Я невольно участвовала в убийстве твоих братьев, неужели… ты совсем не хочешь мне отомстить? Не хочешь убить? Неужели простое желание в тебе сильнее привязанности к семье?

Саран резко подаётся вперёд, прижимая меня собой к борту ванны. Глаз он не открывает, и от этого хищная пластика движений, то, как он втягивает носом воздух у моей щеки, кажутся ещё более пугающими.

– Ты ведь человек… – урчит Саран.

– Д-да…

– У людей это просто желание. Оно может возникнуть к кому угодно: к случайному существу, к постоянному, сразу к нескольким в любое время без особых условий – всё зависит от пристрастий, настроения, уровня осторожности. У нас, правящих, не так, наш круг выбора ограничен. Мы можем сгорать от страсти, но никогда не найти подходящей для размножения пары. А если находим, эта связь крепче кровных уз.

– И что, прямо одна на всю жизнь? И не изменяете? – нервно усмехаюсь: это нереально же, мужская полигамия возведена в культ и абсолют, все дела.

– Я этого не говорил, но чаще всего бывает именно так.

Ну-ну, знаем мы подобные разговоры.

– И потом всё остальное становится неважным, – шумно дыша, Саран скользит носом по моей скуле, шее, задевает ошейник.

Мурашки разбегаются по коже. Саран утыкается лбом в ключицу. Пальцы скользят по моему плечу, очерчивают грудь, задевая её наручником, и меня охватывает томительная дрожь, я задыхаюсь – тело внезапно наливается тяжестью, и сердце стучит, как сумасшедшее. Я испуганно бормочу:

– Твоя страсть опасна для меня, ты же говорил, что магия выплеснется…

– Моя магия заблокирована, она не причинит тебе вреда. – Саран прикусывает шею над ошейником, и это как выстрел, как удар молнии, пронзающей меня всю, заставляя выгнуться.

Поцелуй захлёстывает неожиданной страстью и щемящей тоской, прикосновения Сарана переворачивают всё внутри. «Ты сдурела?!» – кричит здравый смысл. А руки судорожно сжимают плечи Сарана, впиваются в чешуйки по верхним линиям лопаток. Он даже не человек! Но я тону в чувствах, страшных, как ожоги раскалённого металла: желание, боль, надежда, страх, восторг, доверие и опасение, счастье и горе, пламя и лёд в объятиях друг друга.

Сильное тело, обнимающее, подминающее меня и ласкающее. И поцелуй вдруг такой солёный, и от урагана ощущений из груди рвутся всхлипы. Страшно. Я на такое буйство чувств не соглашалась, не договаривалась, я хочу успокоиться, собраться, избавиться от ощущения, словно меня вскрыли, залезли в самую душу. И всхлип распирает мою грудь, вырывает из чужих губ мои дрожащие опалённые губы.

Сползаю вниз ванной, царапая Сарана, прижимаясь к его груди. Меня колотит так, что стучат зубы.

– Защити меня, – мольба прорывается сама, я не хочу говорить это, но говорю: – Спаси меня…

Не помню, чтобы я ещё кого-нибудь об этом просила.

***

Запах Витории, пьянящий, волнующий, пробирается сквозь все пряные отдушки мыла и кремов, которыми она отмывалась и мазалась после того, как успокоилась в объятиях Сарана. В ночной тьме он лежит на постели рядом с ней, вдыхает одурманивающий запах, и всё внутри него сжимается, страсть и запертая в теле магия будоражат кровь. Но внешне Саран этого не показывает. Неподвижный, собранный, он в рассветном сумраке изучает лицо Витории, вздрагивающие губы и ресницы, пульсирующую на шее жилку.

«Защити меня, спаси», – её мольба разрывает сознание, потому что Саран не знает, как это сделать. А надо придумать, вывернуться и защитить.