Но сколько можно сидеть в сортире, даже американском, даже ина бумажном кружке? Я вышла. Она как-то очень сосредоточенно мыла руки.

– Алла Генриховна... – начала я с места в карьер.

– Называйте меня просто Алла, без отчества, мы тутотвыкли, – довольно мрачно, как мне показалось, отозвалась она.

Эта фраза почему-то сбила меня.

– Да, хорошо, а вы меня называйте тогда просто Петровна,проще, чем Леокадия.

Она рассмеялась. Смех и улыбка у нее были очень обаятельные.Лёня всегда ценил в женщинах обаяние...

– Хотите взглянуть на котиков? – спросила она.

– На каких котиков?

– Морских. Их тут много, для них специально сколотилимостки, у них тут лежбище.

– Конечно хочу! Очень хочу!

Она провела меня на галерейку, откуда открывался вид наискусственно созданное лежбище. На мостках валялось штук пятьдесят доневозможности грязных котиков, но было видно, что они вполне довольны жизнью.

– Это они от здешней воды такие чумазые? –полюбопытствовала я.

– Да. Я их видела на Дальнем Востоке, там они тоже, правда,чистотой не блещут, но все-таки... Хотя такими, как в цирке и всяких шоу, они вприроде не бывают... Ну что, поедем дальше?

– Алла, а давайте посидим где-нибудь в кафе. Я васприглашаю.

Она взглянула на меня с явным испугом.

– Но мы тогда не успеем все посмотреть...

– Ну и что? Неважно. У меня и так уже в голове каша.

– Что ж, с удовольствием. Идемте, тут рядом хорошаякондитерская.

Мы шли молча.

– Вот сюда! – сказала она, указывая на небольшоезаведение с открытой террасой. – Здесь потрясающие пирожные.

– Отлично! Возьмите на свой вкус, только я не буду кофе, мнелучше зеленый чай.

Нам принесли корзиночку с маленькими пирожными, выглядевшимистоль аппетитно, что у меня потекли слюнки.

– Странная встреча, да? – смущенно проговорила она.

– Пожалуй.

Мы обе замолчали. Пирожные оказались восхитительными.

Удивительно, подумала я, мне под шестьдесят, я в молодостидаже представить себе не могла, что буду на старости лет сидеть в кафе нанабережной Сан-Франциско, а моя дочь будет риелтором в штате Калифорния. Да мыи слова такого не знали – риелтор...

– А вы тут давно живете?– спросила я.

– Десять лет уже.

– А кто вы по профессии? Ах да, вы же, кажется, инженер...

– Да, – как-то странно покраснев, сказала она изакашлялась. – Моя профессия в России совсем перестала кормить, а я хорошознала английский и решила переехать... И не жалею.

– У вас есть дети?

– Увы, нет. Я приехала сюда одна, потом вышла замуж заамериканца, но прожила с ним только два года. Не выдержала, мы были люди сразных планет. А теперь живу одна, снимаю хорошую небольшую квартирку и оченьдовольна.

– В Москве часто бываете?

– Нет, всего один раз была. Мне там тяжело. Я слишком многоетам потеряла, вернее, слишком многих... Одни могилы...

– У вас уже есть гражданство?

– Нет пока, только грин-карт, но надеюсь в следующем годуполучить. Вы не курите?

– Нет, но при мне можно курить...

– Единственное, что раздражает меня в Америке, невозможностькурить в кафе. С вашего разрешения, я выйду на две минутки, когда пьешь кофе,без сигареты трудно...

Она порылась в сумке, вытащила пачку сигарет, долго искалазажигалку, из сумки то и дело что-то падало, видимо, она волновалась.

– Вечно я все ищу! – смущенно пробормотала она,улыбнулась, словно извиняясь, и быстро пошла к выходу.

И я вдруг увидела, что на диванчике, на котором она сидела,валяется расческа и записная книжка. Черт дернул меня протянуть руку и взятькнижку. Знаю, прекрасно знаю, что приличные люди так не поступают, но мной какбудто и в самом деле командовал черт. Я открыла потрепанную кожаную книжку итут же получила удар под дых. За прозрачным карманчиком книжки была фотографияЛёни. Небольшая, но чудесная. Он в шикарном твидовом пиджаке, который я купиладля него у одного нашего диктора, тот привез его из ГДР, куда ездил озвучиватькакой-то документальный фильм. Лёня на этой карточке веселый, радостный... Чертвелел мне вытащить фотографию из обложечного карманчика. Я перевернула ее ипрочитала: «Моей любимой женщине, моей „лебединой песне“!»

– Леокадия, что вы делаете? – раздался надо мнойиспуганный голос Аллы.

– Это выпало из книжки... Алла, что это значит?

Она была бледная, над губой выступил пот.

– А разве и так не ясно?

– Ясно... Боже мой... Это долго продолжалось?

– Пять лет... Пять последних лет его жизни... Я не хотела,чтобы вы знали... И он не хотел, он любил вас... Оберегал...

– Вы работали с ним?

– Нет. Никакой я не инженер, я была... литературнымпереводчиком...

– Но когда же вы встречались, я ничего не замечала.

– Зачем вам это сейчас?

– Алла, я хочу знать!

– Мы находили время... Он приезжал ко мне в обеденныйперерыв, я жила совсем близко от его работы... Видит Бог, я не хотела этогоговорить. Наверное, я должна попросить прощения... Хотя за что? Я же еголюбила... и он меня... Простите, я понимаю... это все ужасно получилось...

– Где вы познакомились?

– Случайно... В одном доме.

– В чьем доме?

– Ах боже мой, какое это теперь имеет значение?

– Мне это важно.

– В доме Филиппа Андреевича Венгерова. Они там собиралисьвсем классом, их уже немного осталось, а я... я была в свое времяаспиранткой Филиппа Андреевича и зашла к нему за книгами, а Лёня... ЛеонидСтаниславович вызвался меня проводить... Вот так... Только зачем вам это?Филиппа Андреевича уже давно нет в живых.

Я прекрасно знала эту неразлучную компанию школьных друзей.Они все учились в знаменитой 110-й московской школе, почти все стали известнымилюдьми в самых разных областях. Лицейская дружба, так у них это называлось.Среди них был физик с мировым именем, знаменитый пушкинист, блестящийкинорежиссер, да и Лёня в своем деле был достаточно крупной величиной, Филиппбыл профессором МГУ, известным филологом, шекспироведом...

– Знаете, я помню свое дикое смущение, я была тогда не такуже юна, но столько знаменитых людей в одной компании... Они сидели и выпивали,им явно было весело и без женщин... Я не собиралась там сидеть, я случайнооказалась в том доме и позвонила Венгерову, нельзя ли мне зайти за книгами. Онразрешил, я же не знала... Как сейчас помню, я вошла в комнату, увидела многомужчин, мне все они показались стариками, но один встретил меня такой улыбкой,что сердце ушло в пятки и я подумала: если он меня позовет, я пойду за ним накрай света... Ох, простите...