Как только Стаська уехала, Ариадна расщебеталась:

– Мамочка, как хорошо, мы сегодня будем кутить! К сожалению,я не смогу поехать с тобой на экскурсию, мне надо разобраться с апрайзером,этот идиот неправильно выценил дом...

– Кто?

– Апрайзер.

– Это что, фамилия?

– Да нет, фамилия его Кулешов. Апрайзер это оценщик...

– А, поняла. Господи, Адька, я вот слышала, как ты со своимиколлегами говоришь. По-русски вроде бы, но почему не сказать двухкомнатная квартира?Почему двухбедрумная? Это же ужас.

– Ах, мама, тут так все говорят. Мне уже трудно иногдабывает что-то сказать по-русски, по-английски проще. Но это же неважно.

– Ну да, неважно...

Мы опять ехали по дивной дороге вдоль зеленых холмов.

– Тут очень красиво и, кажется, спокойно, да?

– Да, у нас хорошая эрия, здесь почти нет негров.

– Эрия?

– Ну, район, что ли...

– А...

Въезд на громадный мост, ведущий в Сан-Франциско, оказалсяплатным. Три доллара.

– И обратно тоже надо платить?

– Обратно не надо. Кстати, как ты хочешь, после экскурсииостаться до вечера в Сан-Франциско или сразу уехать? Главное не попасть втрафик.

– Там видно будет. Если я не слишком устану от экскурсии, тоостанемся до вечера.

– Все как ты захочешь, мамочка.

У нее то и дело звонил мобильник. Она весело и приветливоговорила с самыми разными людьми, но все разговоры так или иначе крутилисьвокруг дома, который продавала Ариадна. Она была риелтором и получалаопределенный процент от каждой сделки. А цены на недвижимость в Калифорнии, какя поняла, были довольно высоки. Роскошный дом самой Ариадны был роскошным,видимо, только в моем московском понимании, но все же вполне престижным. Навопрос, зачем ей такой большой дом, она ответила: «Мои клиенты должны видеть,что я достаточно успешный риелтор, раз живу в таком доме, хотя, честно говоря,он мне не по карману. А теперь, одной, тем более. Но ничего, я поднатужусь...Я, мамочка, без памяти этот дом люблю. Он воплощение всех моих надежд». Думаю,она немного кривит душой. Скорее всего, мечтала она о куда более роскошномдоме, когда подалась в Америку. Но, как говорится, жизнь подкорректировала еемечты. Ну что ж, это даже неплохо. По одежке протягивай ножки. Впрочем, я неуверена, что и эта одежка ей впору. Мы въехали в Сан-Франциско. И я поняла, чтопо прилете ничего тут не заметила, слишком была взволнованна. Город мнепоказался очень красивым, хотя я не люблю небоскребы, они меня угнетают. Исловно прочитав мои мысли, Ариадна заметила:

– Скоро ты увидишь совсем другой город и влюбишься. Черезчас у тебя будут совершенно другие впечатления.

Мы заехали в гигантский подземный паркинг, оставили машину,поднялись на лифте и вышли в город, оказавшись у подножия нескольких тесностоящих небоскребов. Адька взяла меня за руку.

– У нас еще двадцать минут до встречи, хочешь кофе?

И не дожидаясь ответа, она толкнула стеклянную дверькакой-то забегаловки.

– Тебе только кофе?

– Конечно, мы же завтракали.

Такой кофе я видела в кино – в высоких картонныхстаканах с крышкой. Я не кофеманка, и этот американский кофе мне понравился.Сладкий, со сливками. Пока мы его пили, сидя на неудобном диванчике, прошломинут пятнадцать.

– Пошли, мама, пора!

– Погода испортилась, с утра солнышко было, – ссожалением заметила я.

– В Сан-Франциско вообще мало солнца бывает, это тебе неЛос-Анджелес. Даже у нас в Дэнвилле климат гораздо лучше, хотя мы совсемблизко... Тут местная болезнь ревматизм. Я бы не хотела жить в Сан-Франциско. Авот и наша гидша!

Она сунулась в большой синий «Бьюик», быстро поговорила ссидевшей за рулем дамой.

– Садись мамочка! Хочешь сзади сесть?

– Да нет, зачем же, сяду впереди.

– Здравствуйте, – сказала немолодая дама в темныхочках.

– Мамочка, счастливо тебе. – Адька пристегнула меня,поцеловала и захлопнула дверцу.

– Давайте знакомиться, меня зовут... Ой, мы жезнакомы! – растерянно проговорила она и сняла очки.

Я замерла.

– Здравствуйте, Алла Генриховна. Вот так встреча!

– Да... Неожиданно! Впрочем, я рада вас видеть здесь.Надеюсь, вас эта ситуация не смущает?

– Да нет... – растерялась я. Хотя, сказать по правде,перспектива провести четыре часа рядом с этой дамой не казалась мне столь ужприятной, но, с другой стороны, я, может быть, что-то пойму.

Но где там! Она говорила, говорила, говорила, восхищаясьСан-Франциско, его архитектурой, историей, демократизмом мэра, разрешившегооднополые браки. Сведения сыпались, как горох из мешка, но запомнить что-тобыло трудно. Я усвоила только, что кто-то из отцов-основателей Сан-Францискооставил свое немалое состояние нищим этого города, и с тех пор нищие со всейАмерики стекаются сюда, в царство бомжей местного разлива, и городской бюджетуже не справляется с их наплывом. Еще почему-то я отметила дом Даниэлы Стил,вернее, похожий на крепость дворец и подумала, что у Натэллы есть подруга,писательница, не менее знаменитая в России, чем Даниэла Стил в Америке, но ейтакой дворец никогда даже сниться не будет. Одним словом, в голове оседалисамые дурацкие и ненужные сведения. У меня начала болеть голова, и мнепоказалось, что Алла Генриховна нарочно тараторит так, чтобы я не моглавклиниться ни с каким вопросом. И все-таки мне это удалось.

– Простите, Алла, – я даже слегка дернула ее зарукав. – Тут есть поблизости туалет?

Она взглянула на меня с таким изумлением, как будто я былаинопланетянкой.

– Туалет? Ах, ну да, конечно. Сейчас!

Она затормозила на набережной, где у причала стояли какие-тосуда, видимо, прогулочные.

– Идемте, я вам покажу.

Но и по дороге в туалет она продолжала вести экскурсию. Воттут то, а вон там это... Мы шли по пирсу, поднялись по лесенке среди сувенирныхлавок и кафешек, а она все трещала, черт бы ее побрал. И даже в туалете онасказала все тем же гидским тоном:

– Имейте в виду, во всех американских туалетах есть бумажныекруги для сидений!

– Спасибо, уж как-нибудь соображу!

Я боялась, что она, зайдя в соседнюю кабинку, будетпродолжать экскурсию, но нет, Бог миловал. Интересно, она всегда так ведет себяс экскурсантами или же только со мной, от смущения? А почему она так смущена?Оттого, что у нее рыло в пуху и она боится каких-то вопросов? Скорее всего. Какжаль, что у меня нет мобильника и я не могу позвонить Адьке и сказать, что сменя хватит... Нет, надо выдержать все до конца. И попытаться как-то понять,что же связывало с ней Лёню. Прямого вопроса она ждет и боится. Это само посебе уже достаточно прямой ответ. И тем не менее я могу ошибаться. Ведь онамогла быть просто влюблена в него... безответно... Я бы заметила,почувствовала, если бы что-то было...