В тот день он вошёл к ней в дом с мимозами. После долгой зимы, когда все привыкли к белому и серому цвету, низким сырым небесам и запаху холода, жёлтые, солнечные, пушистые горошины, сидящие тесно, жадно обхватившие ветки и издающие необыкновенный запах свежести, — нечаянное чудо.

Игорь, на него это совсем не похоже, робко замер у двери. Он был непривычно бледен, хотя все они после дежурства в «Скорой» бывали бледными, и показался Марье бесплотным.

По обыкновению, она хотела подставить ему губы, но незнакомая бледность, и мимозы в руках, и неуверенность, с которой он замер у двери, остановили её — как стояла с кастрюлей супа в руках, так и продолжала стоять.

— Маша! — произнёс он её имя бережно, точно на губах подержал, и только теперь Марья поняла: он пришёл прощаться.

В глубине души давно призналась себе — Игоря она больше не любит, он лишь спасение от одиночества, лекарство от одиночества, она не зависит от него внутренне, и не кружится у неё голова, когда он обнимает её, и не прислушивается она больше к повороту ключа: пришёл, не пришёл? Почему же сжалась, как от удара? Подступило одиночество вплотную — никто не обнимет!

— У меня, Маша, очень испортились отношения с женой. Дело в том, что я… — он замялся, — я излишне привязался к тебе. Нет, не понимаешь. Ты не можешь привязаться к кому-нибудь, ты сама по себе, тебе с самой собой не бывает скучно, а я всё время — с тобой, всё — о тебе…

Марья совсем испугалась — уж не делает ли он ей предложение? Мгновенная радость — тогда она сможет родить ребёнка! И страх — как же дети Игоря, как же замуж — не любя?!

— А вот мальчишки не могут без меня. Понимаешь? У нас с ними настоящая лодка, каждое лето ездим в Сартавалу, это на границе с Финляндией, — объяснил зачем-то. — Мне кажется, нельзя предать их. Вот я и…

— Я тоже так думаю, нам пора расстаться. Ты мешаешь мне увидеть других мужчин, попробовать построить жизнь. Ты ведь знаешь, я очень хочу ребёнка. Я бы вырастила его сама! А ты не захотел! — Марья храбро помогала Игорю. И себе помогала. Ей, совершенно неожиданно, стало очень больно.

Игорь подошёл, положил цветы и ключи от её квартиры на стол и стоял, опустив руки, как после тяжёлой работы, когда руки сильно устали.

— Не бойся, Игорь, иди. Ты правильно решил. Ты сам говорил, у тебя хорошая жена. Не нужно обижать её.

И он пошёл. Не взглянул на неё, не сказал: «Прощай!». Тихо вышел, очень тихо прикрыл за собой дверь. Глухо щёлкнул замок входной двери.

— Женатый он оказался, Ваня. — Она помолчала. — А потом… встретился человек. Это особый случай. Он открыл мне… — Марья не решилась произнести вслух громкие слова: «смысл жизни». Слова, которые она говорила, получались корявые.

Имя Марье не нравилось — Альберт Маркович. Как можно назвать человека Альбертом? Имя «Альберт» может носить человек с водянистыми глазами, с потными лягушачьими холодными руками, с большим узким острым носом, посреди которого — горбинка, с узкими, немного хищными губами.

Альберт Маркович — прямая противоположность Альберту, нарисованному Марьиным воображением. Нос — большой, но толстый, уютный, настоящий мужской нос. Губы — крупные, улыбчивые. Руки — большие, тёплые. Но лучше всего глаза. В пол-лица — внимательные, жадные.

На конференции Альберт Маркович встал на пути Галины.

— Стоять! — крикнул. Спросил ехидно: — Испугались? Девочка осмелилась сказать правду. Мы все тут немые по разным соображениям. Я — чтобы мне не мешали. Не высовываемся (неужели и Для Альберта Марковича, как и для отца, это слово — важное?). Словцо-то обнажает главную болезнь большинства! А девочка — храбрая. — Альберт Маркович улыбнулся. — Ей терять нечего. Она найдёт себе работу везде. Такую не купить. Правда, Галина Яковлевна? Правда, Раиса Аполлоновна? Вы перед ней — голый король! Такой не заткнуть рот. Она ведь не поймёт вашего большого бизнеса, вашей большой политики. Такие девочки вне финансовой и любой другой игры. — Он смеялся над ними, а они раздувались от клокотавшего в них бешенства, и их лица шли пятнами. Ещё мгновение, и Галина замолотит кулаками по Альберту Марковичу.

Но распахнулась дверь, стремительно ворвалась в зал пышногрудая секретарша Владыки, сказала властно:

— Раиса Аполлоновна, Галина Яковлевна, вас обеих срочно вызывает к себе Вениамин Николаевич! Побыстрее!

Альберт Маркович «закрыл» её своим телом от развоевавшихся дам.

Действие начало раскручиваться очень скоро. Не прошло и получаса, как явилась Галина Яковлевна звать на «ковёр» Альберта Марковича.

Альберт Маркович в это время обходил больных и заявил Раисе Аполлоновне, что, пока не назначит лечения на сегодняшний день, к главному не пойдёт.

Что такое палатный врач?

Для Марьи — самый главный. Он тесно связан со страданиями людей. И именно он избавляет их от страданий. Для Владыки и Аполлоновны палатный врач — служака, слепо выполняющий их распоряжения, независимо от того, что думает он сам.

Альберт Маркович посмел не побежать стремглав. Даже головы не повернул к Раисе Аполлоновне, слушал морщинистого, как бы высохшего человека. И человек-то, видно, не стар, не больше сорока ему, а во что превратила его болезнь!

Знала ли Марья Альберта Марковича до конференции? Не раз сталкивалась нос к носу в больничных коридорах, в палатах. Да в лицо не заглядывала, к разговорам с больными не прислушивалась, выполняла его назначения, и всё. Сейчас задним числом вспомнила: самых сложных больных Альберт Маркович забирал к себе. Голос его чуть не в первый раз услышала на конференции — делал он всё молчком. Климова от смерти спас…

После конференции, впервые чувствуя себя независимой (осмелилась!), свободной от всех условностей и лжи, благодарная Альберту Марковичу за защиту, отправилась с ним в обход по палатам. Чуть сутулый, с покатыми плечами, он был похож на большой белый сугроб. Старше её на тринадцать лет, казался Марье старым.

— Ну, как она ведёт себя? — спросил он у немолодой женщины с кожей, подпаленной желтизной.

— Ныла ночью, а после вашей настойки началось облегчение.

— Удалось поспать хоть немного? Это уже хорошо. Скажите, а сколько раз вы с нею разговаривали?

— Два. Я пока не умею. Закрыть глаза легко, а вот представить себе её никак не могу. Если у другого человека, ещё можно, наверное. Но, доктор, чувствую, я научусь. Зато я делала ту гимнастику, которую вы посоветовали.

— Значит, программа остаётся прежней — с печенью разговаривать как с близким человеком, просить выздороветь. С одним маленьким добавлением. Расскажу вашей дочке, как делать настой из трав, пусть термос принесёт, будете пить в определённые часы. Попробуем хорошенько промыться, очиститься, поголодать и начнём наступление.

С другим больным разговор совсем другой.