– Всё путём, начальник. Дайте нам две минуты, обсудите свои действия – и приходите. Будем ждать.

– Борзые всё-таки мальчики, – с плохо скрываемым одобрением прокомментировал AWP, когда дверь захлопнулась и троица паневежцев, не скрываясь, пошла к основным дверям склада. – Что делать будем?

То же самое спросил, обращаясь к Потёмкинасу, заметно растерявшийся Оскар. Кястас потёр лицо. Достал телефон, включил секундомер:

– Отсчитываем сорок пять секунд, идём следом. Действуем по обстоятельствам.

На двадцать седьмой секунде со стороны склада раздались два выстрела. Потёмкинас поморщился, но дисциплинированно выждал до конца отведенного времени.

– Идём.

Вошли. Первым – Оскар с пистолетом в руке, за ним хмурый Кястас, третьим – заметно трясущийся, но без колебаний вышедший вместе со всеми из автобуса Мигель. Ромас закрывает. К услышанному ещё на подход истошному визгу прибавились запах гари, вонь свежего дерьма и застоявшийся аромат табака и марихуаны. Вдоль стен стояли разнокалиберные ящики. Двое мужчин валялись без сознания в шаге от порога, вокруг головы одного из них расползалась красная лужа. У дальней стены под дулом пистолета Микщиса лежали на спинах, вытянув руки вперёд, ещё четверо. Последний, визжащий, лежал на полу возле заваленного пакетиками с белым порошком, разноцветными таблетками и бурой крошкой сухих листьев письменного стола. Наступив одной ногой на пах жертве, в центре помещения высился Балу, рядом с ним сидел на корточках Демон и сосредоточенно выдавливал глаз венесуэльцу. Внимание обоих экзекуторов было полностью отдано заходящемуся в оре объекту пыток, поэтому первым новоприбывших заметил Микщис.

– О, а вы вовремя! Мигель, поговори, пожалуйста, с клиентом, а то лапочет непонятное…

Услышав друга, повернулся к двери Демон. Посмотрел на вошедших, убрал руку с лица местного бандита, поднялся, обтирая ладонь о штанину.

– Шмеля нет, но вроде что-то знают, – отошёл, походил, разминая ноги. Остановился у одного из бесчувственных тел, внимательно рассмотрел кровь под ногами.

– Славная охота… – нагнулся, достал из неподвижного кармана на груди у тела пачку сигарет, щелчком выбил из пачки одну, подошёл к столу, взял со стола зажигалку. Закурил, рассматривая расфасованные сокровища. – Славная охота…

Оскар с Мигелем подошли к тихо всхлипывающему бандиту в центре. Вайдас убрал ногу с его гениталий, но остался рядом, демонстративно покачивая, пистолетом. Кястас подошёл к Огневу.

– Без мокрухи обойтись не могли?

Демон сосредоточенно, не слыша вопроса, курил, пока не почувствовал яростный взгляд Потёмкинаса на щеке.

– Что?

– Без мокрухи не умеете? – тихо повторил Кястас. Демон, будто впервые их видя, посмотрел на тела. Окликнул:

– Балу, это я этих?

Убедившись, что Оскар с переводчиком не нуждаются в его поддержке Балу подошёл к столу. Прикурил.

– Нет, ты сразу на центрального кинулся. Этих мы уложили, – снова подмигнул Кястасу. – Не плачь, начальник, мы умеючи. Жить будет.

– Заебал со своим «начальником», – Потёмкинас перевёл взгляд на Балу. Дождался чтобы тот отвёл глаза и только тогда шагнул к телам, пытаясь отыскать пульс. Пульс прощупался у обоих. Вернулся к столу и, не глядя на паневежцев, закурил тоже.

– Эй, спортсмены, про режим не забыли? – насмешливо крикнул им от стены Микщис. Балу, усмехнулся, собираясь с ответом, но его опередил отошедший от Оскара Мигель.

– В общем, Дельгадо и «буйный турист» здесь были, но поехали в детдом, потому что «туристу» нужна какая-то девочка-музыкант, а «босс» считает, что это всё очень забавно.

– Знаем место? – Спросил Демон, повернувшись прямо к Оскару. Тот, к этому времени, тоже оказался у стола. Ответил через Мигеля:

– Да. За городом, достаточно далеко, но дорогу я знаю. Едем?

– Едем, – ответил Огнев и Потёмкинас подтвердил кивком.

Вдруг раздался восхищенный голос Мунтялиса. У дальней стены тот нежно баюкал на руках блестящую маслом, явно вытащенную из одного из ящиков, винтовку.

– Какая красавица, а! Сто лет таких не видел! Я её одолжу на время!..

Встретив неодобрительный взгляд Потёмкинаса, сжал винтовку крепче:

– Не, Кость, ну, правда, я тут без плётки как голый…

* * *

Игра помогла. Игра всегда помогала. Даже в детстве, когда Димка с половиной стаи уходил «крутиться», оставляя его с парой «псов», чаще всего Фантой и Максом, обыгрывать во дворах лохов. Потом, правда, Демон подчёркнуто хвалил их и говорил, что игрой стая зарабатывает даже больше, чем «варками», но Шмель ему никогда не верил. И вообще… Не в том же дело. Демон никогда не считал его равным. Демон никогда не считал его достойным. Вот, что было обидно. И только игра помогала.

Помогла игра и сейчас. Отступили и обида на Демона, и стыд за собственную истерику. Мяч. Паркет. Кольцо. Только та девочка со скрипкой не шла из головы. Сколько ей – двенадцать? Тринадцать, четырнадцать? Сука-жизнь. И о чем болтал с её хозяином Римлянин? Сука-сука… Сука. И скрипка играла в голове. Скрипка. Он её очень давно не слышал.

Ко второй половине матча всё это смешалось в тот, давно забытый вне дозы кураж, когда жизнь приобретает цвет, цвета сливаются с музыкой в голове, чувство вины отступает, и вырастают крылья. И всё правильно. И всё как должно. И жизнь прекрасна. Крылья жужжат, жужжат трибуны, смычок в голове резко бьёт по струнам, рвёт ритм. Мяч бьёт по паркету, рвёт ритм, кольцо расширяется, жизнь удаётся. Этот кураж раньше позволял ему сдерживать слёзы, отпускать брата – и играть, выигрывая в любом дворе, на любом кольце, против старших, против взрослых, против вернувшихся домой на каникулы студентов-физкультурников. За этим, точнее, очень похожим, чудесно этот заменявшим, куражом он возвращался к «винту» после всех его покаяний и слёз перед стаей, когда груз вины становился непомерным, а и без того серая жизнь – блеклой. Именно этот кураж и был жизнью, той, чью красоту описывала скрипка, чью интенсивность объясняла игра, ту, ради которой всё это имело смысл. Интересно, та девочка чувствовала когда-нибудь это? Успела? Успеет?

Погруженный в свою среду, захваченный игрой, Миха не слишком следил за тренерским планом. Он чувствовал, что играет хорошо, знал, что команда ведёт в счёте и ведёт во многом благодаря ему. Ему было почти правильно. Он чувствовал себя почти настоящим. Когда тренер – да, он же, кажется, сушить игру хотел – заменил его, на скамейку Шмель садился почти счастливым.

А потом он увидел. Хост. Владелец, хозяин. Малолетняя скрипачка с закатывающимися глазами. Мистер вонтс драгс? Мистер вонтс ми? Та, которой, повезет ещё меньше, чем повезло в жизни ему. Та, которая, может даже так и не поймёт, что за всем этим – улицей, наркотиками, вечным отсутствием тепла и покоя, грязью – есть что-то прекрасное. Что скрипка, которую она держит, стоя на углу, – ключ, а не просто дополнительный инструмент боли и унижения. Рассмотрев фотографию на телефоне тренера – да, это точно он – Шмель решился: девочку нужно спасти. У него был шанс, должен быть шанс и у неё. Нельзя жить, так и не почувствовав, что жизнь – прекрасна. Ни разу не испытав этого.