богов. Прогулки по Восточным и Индийским базарам. В его родном Иране заставить гордеца нарядиться в перса или какого-нибудь шейха. Подвести его красивые глаза черной сурьмой. Ужас как сексуально!

Целовать Роба сладкими от тайского манго губами. Петь в караоке в барах Сиднея. Отдаваться ему в ярко-зеленых новозеландских полях под звон колокольчиков и удивленные взгляды пасущихся блеющих овец.

Я сдалась! Бежать к нему вприпрыжку, минуя черные ямы, заполненные гордыней, насмешками, обидой и местью.

Увы, дороги к Робу не существовало! Ни вязкой колеи, ни еле заметной тропинки. Болото. Бескрайнее, смердящее, гнилое. Я стояла на маленькой кочке из бурого мха, еле удерживая равновесие. Два взмаха большими крыльями, и свобода! Но паук оплел их липкой паутиной, сделав тяжким грузом за плечами, наполовину увязшим в ледяной трясине. Вокруг — мрак. Редкие стволы мертвых деревьев. Крики воронья.

Уныние от безвыходности и томление по богу Эфиру. Сутки в чудовищной меланхолии. Ни одной тропки. Избранные в прошлом пути, ложные. Приведшие в зыбкие топи. Келли. Это он виновен во всем! Чувство безысходности сменил отчаянный гнев! Я не могла уничтожить его физическое тело. Но поставить точку в отношениях — вполне.

Набитое пузо прачечного пакета. Внутри — скомканные в ярости подарочки. Костюмы, платья, цацки. Сверху — толстые иглы каблуков, торчащих меж темных стеблей в шипах и листьях. Понурые морщинистые бутоны.

Страшный дом Келли днем казался сонным. Он отдыхал от ночных забав. Я волокла по широкой дорожке мешок, когда тяжелая входная дверь резко открылась. Вздрогнула. Паук Келли перемещался по миру людей плавно, без рывков.

— Чертов щенок! — пугающий голос, такой же резкий, как удар дверной ручки о каменную кладку.

Келли-старший. Могущественный, богатый. Мистер Артур Келли. Исполинский рост, крепость тела. Широкое запястье и часы на толстом золотом браслете, синяя дорожная сумка. Эйден казался по сравнению с батей тщедушным. Артур Келли — бог-отец Эреб. Олицетворение вечного мрака. Всесильный. Властитель. Спутник богини Нихты.

Эреб даже не глянул на меня. Он отмеривал соседнюю изгибистую дорожку широкими шагами. Сел в припаркованный Мерседес Гелендваген. Понятное дело, что не заметил. Для него смертные — пыль под подошвами. Замерла, выжидая, когда грозный бог исчезнет.

Прощупывая слабые места Келли, я как-то поинтересовалась, отчего тот всё время один. Без предков. Единственный раз Эйден был, насколько мог, искренним. Возможно, потому что находился под коксом. Ответил, мол, папаша давно живет с «другой бабой». И у него, у Эйдена, даже есть «братец-молокосос». Купленный дом, чтобы взрослый сын и формальная жена «не отсвечивали». Его мать. Она пребывала в депрессивном состоянии, поэтому «вечно лечила нервы на спа-курортах».

Гипнос в обличии прекрасного юноши и, хочешь-не хочешь, рабство человеческой, не столь сильной, как у богов, сущности. Детские травмы, эмоции, боль от необходимости терпеть и подчиняться.

— Откуда деньги, ты вроде говорил, что папаша ужал в расходах?

— Моя матушка щедрее него, но ее работа — баловать по мелочевке. Другими процессами рулит он.

«Он» — Эйден почти никогда не называл отца отцом, уж тем более папой. Мартин тоже старался не произносить это простое слово из четырех букв. Единожды выдавил ради того, чтобы я поняла, о ком идет речь. Папа, мама. Первое лепетание ребенка. Что же надо натворить, чтобы язык немел и ком вставал в горле при упоминании в разговоре этих носителей ген? Можно ли осуждать братьев Танатоса и Гипноса?

Не знаю. Увы, правила в обществе таковы. Нельзя называть некоторых теми словами, которых они заслуживают. Люди сами виноваты. Они не говорят правду. Правда пугает, колет глаза, заставляет задуматься о недостаточной работе над душой. Уж мне ли не знать. Сколько блуждала с фонарем…

Эйден лежал на полу в гостиной. Разбитое лицо. Он сплюнул кровь на мраморный белый пол. Почти поверженный бог. Под рубашкой — отбитые ребра. Келли осторожно ощупывал себя. Изучал ущерб. Наверняка не в первый раз.

Он вздрогнул от звука упавшего на пол мешка. Глаза без чарующей поволоки. Совсем иные. Обычный уставший человек. Взрослый, не парень. Эйден с хрипом выдохнул. Сплюнул еще одну порцию кровавой слюны и попытался встать. Не вышло. В каком-то безволии он сел, опустив голову.

— Детка, я тебя не ждал, — мягко произнес он.

Жалела ли его в тот момент? Признаться, да. Вместо обволакивающего шарма — тоска и холодное одиночество.

— За что он тебя так? — хмуро спросила, сделав шаг к нему.

Он проигнорировал вопрос, лишь коротко глянул исподлобья.

— А-а-а, — протянул.

Он цокнул языком и кивнул в сторону мешка.

— Пришла вернуть дары?

«Дары». Бог еще чертыхался в нем.

— Что ж, очень вовремя. — Келли горько усмехнулся и попытался достать из кармана джинсов пачку сигарет. Кисть дрожала. Костяшки — разбиты. Похоже, он отбивался как мог.

Приблизилась. Села на корточки. Протянула руку.

— Дай помогу хоть.

Он отшатнулся и глянул, как испуганный раненый зверь.

— Да ладно, Келли! «Не брыкайся», — повторила его слова, когда-то адресованные мне.

Казалось, с того момента, с начала всех бед, прошла целая вечность. Длинный-длинный ложный путь, в конце которого лишь усталость и апатия ко всему сущему. Он чуть отклонился, опираясь на кулаки. Достала измятую пачку и железную зажигалку. На ней — гравированный паук. Странная вещь, видимо, забытая кем-то из дружков после тусовки. Я давно перестала удивляться знакам. Прикурила сигарету, добыв из «паука» пламя, лишь с третьей попытки. Сделала затяжку. Передала Эйдену. Он принял и с тихим стоном лег на спину. Треть папиросной бумаги сгорела мгновенно. Келли выпустил длинную струйку белого дыма.

— Ты не должна быть здесь, Мэй, — как-то вяло произнес он. — Иди домой, пожалуйста.

Легла рядом. Тоже уставилась в потолок. Знаком попросила дать затянуться. Эйден извлек из фильтра дым и передал почти скуренную сигарету.

— Дом. «Хозяйка дома».

— Что, детка?

— Глумление. Ты выбрал для меня неправильное определение. Тут ничего моего нет. И твоего тоже.

Привстала на локтях. Потушила бычок о прожилку мрамора.

— Я говорил правду. Не этого чертового дома, а моего.

Легкое касание. Он дотронулся до моих пальцев.

— В твоей башке всё выкручено не пойми как, — через зевок сказала, поежившись.

Эйден взял мою руку и положил себе на грудь.

— Да, любимая, ты одна видишь насквозь…

Перевернулась на живот.

— Ну, договаривай, Келли.

Он прикрыл глаза.

— Просто ты еще не поняла. Мы почти одинаковые.

— Э-э-э, нет, любимый! Тебе ж нет равных. Высота! — похлопала по полу.

Он улыбнулся. Понял, это подкол. Я указала на его положение павшего о камень, в буквальном смысле. Небожителя с разбитой физиономией.

— Есть гораздо хуже, детка. Я еще ничего.

— Правда?

— Да, потому что люблю.

Признание. Роб