доходность, а финансовые решения, которые принимали частные инвесторы, были в значительной степени рациональны. Саймонс и его коллеги чувствовали, что профессора ошибаются. Они считали, инвесторы подвержены когнитивным искажениям, которые, в свою очередь, приводят к появлению паники, экономических пузырей, а также к взлетам и падениям рынка.

Саймонс не знал этого, но уже тогда формировалось новое направление экономики, которое подтвердит его предположения. В 1970-х годах израильские психологи Амос Тверски и Даниэль Канеман исследовали механизм принятия решений и продемонстрировали, как часто большинство людей склонно действовать нерационально. Спустя некоторое время экономист Ричард Талер использовал знания психологии, чтобы объяснить нерациональность в поведении инвесторов. Это послужило развитию поведенческой экономики, которая изучает когнитивные факторы, влияющие на поведение отдельных лиц и инвесторов. Среди выявленных факторов значились: избегание потерь, подразумевающее, что инвесторы, как правило, в два раза сильнее переживают боль от убытков, чем удовольствие от прибыли; эффект закрепления (на принятие решения влияет первоначальная информация или опыт) и эффект владения (инвесторы переоценивают уже имеющиеся в своем портфеле активы).

Канеман и Талер удостоятся Нобелевской премии за свою работу. Появится единое мнение о том, что инвесторы действуют гораздо менее рационально, чем предполагалось ранее, и неоднократно допускают одни и те же ошибки. Они слишком остро реагируют на стрессовые ситуации и принимают решения, основанные на эмоциях. Поэтому Medallion не случайно получал наибольшую прибыль во время чрезвычайной нестабильности финансовых рынков, и этот феномен будет повторяться на протяжении десятилетий.

Как и большинство инвесторов, Саймонс тоже нервничал, когда его фонд переживал непростые времена. В редких случаях он начинал сокращать общие вложения компании. Хотя в общем и целом Саймонс доверял работе его торговой модели, вспоминая, как трудно ему было торговать, руководствуясь интуитивными предположениями. Он пообещал себе не пренебрегать использованием торговой модели в надежде, что ни прибыль Medallion, ни эмоциональное состояние сотрудников Renaissance, не повлияют на результативность фонда.

«Наш P&L[100] не используется в качестве входных данных, – говорит Паттерсон, обозначая прибыли и убытки при помощи биржевого сленга. – Мы заурядные трейдеры, но наша система, в отличие от других игроков на бирже, никогда не ссорится со своими «подружками», а именно такие вещи порождают паттерны на финансовых рынках».

Саймонс не применял статистический подход не из-за работы каких-то экономистов или психологов, и он не собирался разрабатывать специальные алгоритмы, позволяющие избегать когнитивных искажений инвесторов или извлекать пользу из них. Однако со временем Саймонс и его коллеги пришли к выводу, что эти ошибки и излишняя эмоциональность, по крайней мере частично, влияют на прибыль, а их развивающаяся система имеет уникальную способность извлекать выгоду из распространенных ошибок других трейдеров.

«На самом деле вы моделируете человеческое поведение, – объясняет исследователь Пенавич. – Люди наиболее предсказуемы в моменты сильного стресса: в таком случае они поддаются инстинктам и впадают в панику. Наше основное предположение заключалось в том, что люди будут реагировать на события аналогично тому, как они это делали в прошлом, …мы научились использовать это в своих интересах».

Инвесторы наконец-то начали серьезно относиться к достижениям Medallion. Годом ранее, в 1993-м, GAM Holding – лондонская инвестиционная компания, управляющая активами состоятельных клиентов, одна из первых организаций, которая инвестировала в хедж-фонды, – передала под управление Renaissance около 25 миллионов долларов. К тому времени Саймонс и его коллеги с осторожностью рассказывали о том, как функционирует их фонд, чтобы об этом не узнали конкуренты. Это поставило руководство GAM, которое привыкло к пониманию всех деталей работы фондов, в сложное положение. Они удостоверились, что Renaissance провел надлежащий аудит и деньги их инвесторов находятся в безопасности, однако так и не смогли до конца понять, каким образом Medallion удавалось зарабатывать столько денег. Руководство GAM было в восторге от результатов работы фонда Саймонса, но, как и другие клиенты, постоянно переживало о своих инвестициях.

«Я постоянно испытывал чувство страха, переживая, что что-то пойдет не так», – делится Дэвид Маккарти, который отвечал за мониторинг инвестиционных проектов GAM в Medallion.

Вскоре проблемы компании Саймонса станут очевидны.

Саймонс резко сменил курс. К концу 1993 года под управлением Medallion находилось 280 миллионов долларов, Саймонс опасался, что если фонд станет слишком большим, а их сделки начнут повышать цены, когда они будут что-то приобретать, или снижать при продаже акций, от этого пострадает прибыль. Тогда он принял решение ограничить доступ новых инвесторов в свой фонд[101].

Команда Саймонса стала вести себя еще более скрытно, предлагая клиентам связаться по телефону с офисом на Манхэттене, чтобы узнать актуальные результаты работы фонда и поговорить с юристами Renaissance, если им необходима подробная информация о последних изменениях. Подобные меры вводились для того, чтобы конкуренты не узнали о том, чем занимаются в стенах фонда.

«Мы стали широко известны благодаря своим высоким показателям, но они же могут стать для нас и самым серьезным испытанием», – указал Саймонс в письме клиентам, заметив, что «видимость привлекает конкурентов, и при всем уважении к принципам свободного предпринимательства – чем она меньше, тем лучше».

Саймонс настойчиво убеждал своих инвесторов не раскрывать подробности внутренней работы фонда.

«Наша единственная защита – держаться в тени», – говорил он им.

Секретность иногда негативно сказывается на компании. Зимой 1995 года ученый по имени Майкл Ботло из Брукхейвенской национальной лаборатории, где расположен релятивистский коллайдер тяжелых ионов, получил звонок от руководителя Renaissance с вопросом о том, интересует ли его работа.

Преодолевая снежную бурю, Ботло отправился на своем помятом хэтчбеке Mazda в новые офисы Renaissance, расположенные в высокотехнологичном бизнес-инкубаторе рядом с больницей и забегаловкой недалеко от кампуса Стоуни-Брук. Зайдя в помещение и стряхнув снег, его сразу же поразили маленькие, дешевые, бежево-бирюзовые офисы. Когда Ботло начал общаться с Паттерсоном и другими сотрудниками, они не проронили ни слова о своем торговом подходе, предпочитая этому разговоры о погоде. Это разочаровало Ботло.

Довольно пустой болтовни, подумал он.

Они рассказали ему, что в Renaissance используют для программирования язык 10-летней давности под названием Perl, а не C++, который применяли крупные торговые компании Уолл-стрит, что породило в нем еще больше сомнений. (На самом деле Reenissance использовал Perl для ведения бухгалтерии и других операций, а не для торговли, но никто не хотел делиться этой информацией с визитером.)

«Все выглядело так, будто четверо ребят просто собрались у себя в гараже. Они не были похожи на продвинутых программистов, казалось, что они действуют скорее интуитивно, чем исходя из знаний и опыта, как кучка парней, которые увлекаются компьютерами, – удивлялся Ботло. –