«Он был похож на преподавателя», – вспоминает он.

Саймонс начал свою речь с рассказа о том, как его хедж-фонд Medallion усовершенстовал свой подход. Больше часа Саймонс уверенно и ничего не утаивая рассказывал о показателях своей компании, рисках и волатильности, а также подробно описывал новую модель краткосрочной торговли.

«Теперь мне действительно это удалось, – восторженно сказал Саймонс. – Мы совершили настоящий прорыв».

Он попросил Сассмана инвестировать в свой хедж-фонд 10 миллионов долларов, заверяя, что это сможет принести огромную прибыль и превратить Renaissance в одну из крупнейших инвестиционных компаний.

«На меня снизошло откровение, – сказал Саймонс. – И я могу его масштабировать».

Сассман терпеливо слушал. Он был впечатлен. Несмотря на то что не мог оказать Саймонсу финансовую поддержку. Сассмана беспокоил возможный конфликт интересов, так как он был единственным источником финансирования для хедж-фонда Шоу. Он даже помогал его компании привлекать к работе ученых и трейдеров для получения преимущества над Саймонсом и другими начинающими трейдерами, которые использовали количественный метод торговли. Если у Сассмана появлялись свободные деньги, он считал, что лучше вложить их в D.E. Shaw. К тому же ежегодная доходность Шоу составляла 40 %. В Renaissance, видимо, не могли похвастаться такими же показателями.

«Зачем мне давать деньги потенциальному конкуренту? – Сассман спросил Джеймса. – Извините, но я уже финансирую компанию Дэвида».

Они встали, обменялись рукопожатием и пообещали оставаться на связи. Когда Саймонс направился к выходу, Сассман заметил тень разочарования на его лице.

С другими потенциальными спонсорами Саймонсу также не повезло. Возможно, инвесторы не говорили ему это напрямую, но большинство из них считало абсурдным полагаться на торговые модели, созданные компьютером. Столь же нелепой казалась и назначенная комиссия, особенно требование о том, чтобы инвесторы ежегодно отдавали 5 % своих вложений, которыми управлял Саймонс, что существенно превышало 2 %, взимаемых большинством хедж-фондов[95].

«Я тоже плачу комиссионные, – сообщил Саймонс одному из потенциальных инвесторов, отметив, что сам он также является инвестором Medallion. – Так почему вы не должны этого делать?»

Саймонс привел не самый разумный довод; комиссия, которую он платил, поступала в его собственную фирму, что лишало этот аргумент убедительности. Саймонса особенно расстраивал тот факт, что его фонд приносил впечатляющий доход лишь последние пару лет.

Когда ветеран Уолл-стрит, Анита Риваль, встретилась с Саймонсом в его офисе на Манхэттене, чтобы обсудить возможность инвестиций компании, которую она представляла, она стала последним человеком, который его проигнорировал.

«Он не объяснил, в чем заключается механизм работы компьютерных моделей, – вспоминает она, – я просто не понимала, чем он занимается».

В Renaissance ходили слухи о том, что Commodities Corporation – компания, которой приписывают открытие крупнейших хедж-фондов во главе с такими трейдерами, как Пол Тюдор Джонс, Луи Бэкон и Брюс Ковнер, занимавшиеся торговлей на товарных рынках, – также отказалась финансировать фонд Саймонса.

«В профессиональном сообществе о них думали так: Это просто кучка математиков, которые занимаются компьютерами… Что им известно о настоящем бизнесе? – говорит друг Саймонса. – У них не было никаких достижений… они рисковали остаться ни с чем».

Саймонс по-прежнему придерживался собственной системы торговли и теперь управлял свыше 70 миллионами долларов после того, как заработал 39 % в 1991 году.

Саймонс был убежден, что если он найдет способ продлить свое победное шествие или увеличить прибыльность Medallion, то инвесторы в конечном итоге появятся сами. Однако к тому моменту Берлекэмп, Акс и Баум уже давно с ним не работали. Штраус отвечал за торговые операции компании, сбор данных и многое другое, но он не был исследователем, который мог обнаружить скрытые закономерности фондовых рынков. Конкуренция возрастала, и Medallion необходимо было найти новые способы получения прибыли. Саймонс обратился за помощью к Генри Лауферу, математику, который уже доказал свою способность находить творческие решения.

В отличие от Саймонса и Акса, Лауфер никогда не становился лауреатом престижных математических наград, он не подарил миру известный алгоритм, названный в его честь, как Ленни Баум или Элвин Берлекэмп. Тем не менее Лауфер достиг вершины своего успеха и добился признания и в дальнейшем станет лучшим партнером Саймонса.

Лауфер получил степень бакалавра в Городском колледже Нью-Йорка и закончил магистратуру в Принстонском университете, проучившись в каждом из вузов по два года. Он снискал признание за успешную работу в решении сложной задачи из области математики, связанной с функциями комплексной переменной, а также за открытие новых примеров эмбеддинга, или структур внутри других математических структур.

В 1971 году Лауфер начал работать на кафедре математики Университета Стоуни-Брук, сосредоточив свое внимание на изучении сложных переменных и алгебраической геометрии, в меньшей степени фокусируясь на классических разделах комплексного анализа, чтобы расширить свои познания в области современных математических проблем. Оказавшись в аудитории, Лауфер будто оживал – он пользовался популярностью среди студентов, но в личной жизни был более застенчивым. Друзья из старших классов вспоминают его как начитанного интроверта, который носил с собой логарифмическую линейку. Работая в Стоуни-Брук, Лауфер говорил коллегам, что хочет жениться и старался выставлять себя в наилучшем свете, чтобы найти свою единственную. Однажды во время катания на лыжах со своим коллегой-математиком Леонардом Чарлапом Лауфер предложил зайти в бар отеля и «познакомиться с какими-нибудь девчонками».

Чарлап, посмотрев на своего друга, лишь рассмеялся.

«Генри, ты не такой», – сказал он, зная, что Лауфер слишком стеснительный, чтобы подкатывать к девушкам в баре.

«Он был примерным еврейским мальчиком», – вспоминает Чарлап.

В конце концов Лауфер познакомился с Маршей Златин и женился на ней. Она была преподавателем логопедии в Стоуни-Брук и разделяла либеральные взгляды Лауфера. Марша отличалась более оптимистичным подходом к жизни и часто описывала свое настроение как «шикарное», невзирая на различные трудности. У Марши было несколько выкидышей, и когда она все-таки родила здоровых детей, друзья поражались силе ее духа. Позднее она получила докторскую степень в области логопедии.

Мировоззрение Марши, видимо, отразилось и на характере Лауфера. Коллеги видели в нем человека, который всегда был готов прийти на помощь. Они замечали его особый интерес к инвестированию и были расстроены, но отнюдь не удивлены, когда в 1992 году он стал работать на Саймонса.

Люди науки, которые начинают играть на бирже, часто становятся нервными и раздражительными, переживая о каждом скачке цен на рынке, – то самое беспокойство, которое охватило Баума, когда он присоединился к Саймонсу.

Лауфер, которому на тот момент было 46 лет, отреагировал иначе: по словам друзей, благодаря более высокому заработку он избавился от переживаний об оплате обучения своих дочерей в колледже. К тому же, по-видимому,