При таком неожиданном перевороте Бестужев более чем когда-либо стремился к союзу с сен-жерменским двором. Союз этот мог парализовать прежний договор с Австрией и спасти Россию от пагубной войны. Бестужев решился на всякий случай двинуть войска к границе и наготове выжидать удобного случая вмешаться в дела Европы, не теряя ни людей, ни денег. К несчастью Алексея Петровича и столь многих русских, павших на равнинах Пруссии, перемены в европейской политике произошли в то время, когда положение великого канцлера при дворе со дня на день становилось более критическим.

Несмотря на все свои огромные недостатки, на корыстолюбие, неразборчивость в средствах для достижения своих целей, крайнее честолюбие, Бестужев все-таки оставался на шестнадцатом году царствования Елизаветы Петровны тем, чем был при начале его, то есть единственным человеком, способным управлять кормилом государства среди волнений внешней политики. С большой опытностью в делах дипломатических он соединял редкие познания и, несомненно, желал величия России, хотя иногда любовь к родине и подчинял личным выгодам. В описываемое нами время, когда труднее, чем когда-либо, было управление делами государственными, Бестужев должен был непрерывно бороться с сильными противниками, на каждом шагу наталкиваться на подкопы и интриги и видеть, как сокрушалось под меткими ударами врагов здание его политики, с таким трудом возведенное.

С другой стороны, влияние Шуваловых дошло до высшей степени. Иван Иванович, новый любимец государыни, был всемогущ, но влияние свое он, по мере сил, употреблял на пользу отечества, забывая о себе и довольствуясь личным расположением государыни. Зато двоюродные его братья быстро достигли высших государственных должностей. Оба были андреевскими кавалерами и графами. Из них граф Александр Иванович, по смерти графа Ушакова, назначен был начальником страшной Тайной канцелярии, а граф Петр Иванович, настоящий глава всей шуваловской партии, в 1756 году получил место генерал-фельдцейхмейстера. Благодаря жене своей, графине Мавре Егоровне, некогда любимой камер-фрау, а теперь всемогущей наперснице государыни, и двоюродному брату, часто, но, к сожалению, всегда безуспешно старавшемуся освободиться из-под его опеки, успел граф Петр Шувалов завладеть доверенностью Елизаветы Петровны.

Беспрестанные недуги ослабили нервы императрицы. Ей постоянно приходила на ум первая ночь ее царствования, и она опасалась, чтобы с нею не поступили точно так, как некогда поступила она с несчастной Анной Леопольдовной. У нее был поэтому даже особый телохранитель. Это был Василий Иванович Чулков. Простой служитель у цесаревны, он по восшествии ее на престол был сделан камергером и получил несколько вотчин. Своим возвышением он обязан не красоте, как другие. Напротив, он был мал ростом и безобразен, но у него был чуткий сон, какой только можно себе представить, и это составило его счастье. Чтобы не быть захваченной врасплох, Чулков, по приказанию императрицы, должен был каждую ночь оставаться во дворце и дремать на кресле в комнате, смежной со спальней государыни. Сон был для него гораздо меньшей потребностью, чем для других. Слегка дремать на стуле было для него достаточным отдыхом, так что он не ложился спать и днем.

Этим настроением Елизаветы Петровны легко воспользовался Петр Иванович Шувалов. Он старался еще более усилить боязнь государыни, уверяя ее, что она окружена тайными недоброжелателями, готовыми на всякое преступление, и наконец ему вполне удалось убедить императрицу в том, что один он в состоянии оградить ее от действия скрытых врагов. В этом состояла главная сила его при дворе. Без всякой подготовки к делам государственным, лишенный образования и познаний, крайне самонадеянный, Шувалов на самом деле способен был только к одним мелким придворным интригам. Слишком тщеславный и самолюбивый, он, несмотря на всю свою несостоятельность, стремился, однако, добиться исключительного влияния на дела и хотел стать во главе управления. Достигнув почти исключительного влияния, он, еще недавно с покорностью склонявший спину под батогами Алексея Григорьевича Разумовского, сделался теперь самым гордым временщиком двора Елизаветы Петровны. Даже многочисленные его клиенты, запрудившие все отрасли управления, были надменности невыносимой.

Не менее Бестужева падкий к деньгам, Петр Шувалов набивал свои карманы трудовой копейкой народа, тогда как канцлер исключительно пользовался деньгами, получаемыми от иностранных держав. Разумеется, все действия Шувалова носили отпечаток мелкости его способностей. Все делалось наскоро, кое-как, без системы и логики.

Как при Петре были у нас в моде голландцы, при Екатерине I и Анне Иоанновне немцы, так теперь, при Елизавете Петровне, со времен де ла Шетарди пошли в ход французы. Пышные праздники, блестящая свита и звонкие фразы французского посла сделали глубокое впечатление на поверхностных людей, а между ними и на Петра Ивановича Шувалова. Все французское стало в моде при дворе и в высшем свете, французский язык быстро вошел в общее употребление. К сожалению, в этом самом пристрастии грешен был и Иван Иванович, находившийся в деятельной переписке с Вольтером, который писал тогда по заказу русского двора историю Петра Великого.

Благодаря этому настроению высшего общества граф Петр Иванович стал открытым сторонником Франции. Тайный союз с версальским двором сделался его любимою мечтою. Не разбирая, выгоден ли союз этот для России и какие будут от него последствия, он стал всячески, без ведома Бестужева, стремиться к осуществлению своей цели. Благодаря его проискам отправлен был Бехтеев, довольно, впрочем, ничтожный человек, тайным агентом в Париж. Со стороны Франции явились в Петербург известный шевалье, или, вернее, «шевальерша», д’Эон и шевалье Макензи-Дуглас.

Последний, человек ловкий и хитрый, вскоре стал домашним человеком у Шуваловых и Воронцова и, не имея, собственно, никакого официального положения при русском дворе, успел снова завести дипломатические сношения между Россией и Францией и подготовить путь к приезду посла — маркиза Лопиталя. Алексей Петрович Бестужев долгое время не верил успеху своих противников, слепо полагаясь на свое счастье, и слишком поздно стал думать о приобретении союзников. Он надеялся, что влияние старшего Разумовского, благодаря брачному союзу, соединившему последнего с императрицей, не оскудеет во все ее царствование. Но Алексей Григорьевич отказался теперь от всякого, даже косвенного, вмешательства в дела управления.

Австрийский посол граф Эстергази, некогда лучший друг канцлера, стал требовать не только исполнения договора, но еще и того, чтобы Россия всеми своими силами помогала Марии-Терезии. Скоро понял он, что от Бестужева ожидать ему нечего, перешел на сторону Шувалова и Воронцова и из приятеля сделался злейшим врагом канцлера. Барона Черкасова, доброго помощника и советника, не было уже в живых. На стороне Бестужева оставалась одна великая княгиня, но в настоящем ее положении она могла мало принести ему пользы.

Екатерина принуждена была скрывать сочувствие свое к канцлеру, которое могло, в случае, если бы слухи о нем дошли до императрицы, сильно повредить и ей и Бестужеву. Против Шуваловых она могла действовать только орудием светской женщины. Она на каждом шагу выказывала им величайшее презрение, отыскивая их смешные стороны, и преследовала их своими насмешками и сарказмами, которые повторялись по всему городу.