Государыня, вследствие этой последней проделки, переехала в Царское Село, куда запрещено было следовать Бекетову. Несчастный Никита Афанасьевич остался с Елагиным и заболел горячкой, от которой чуть не умер. В бреду он постоянно говорил об императрице, которая, видимо, занимала все его мысли. Как только он оправился, его удалили от двора. Шуваловы торжествовали.

Ранее этого, в феврале 1751 года, стали поговаривать на Украине о беспокойствах со стороны татар. Мешкать было долее невозможно. 13 марта 1751 года новый гетман торжественно присягал в Санкт-Петербурге. Весь дипломатический корпус и знатные обоего пола особы собрались во дворце на галерею, около придворной церкви, перед началом богослужения. Императрица, наследник и великая княгиня присутствовали на обедне. После обедни государыня с великим князем и великой княгиней вышла из церкви. В ней остались гетман, великий канцлер граф Бестужев-Рюмин, вице-канцлер граф Михаил Илларионович Воронцов и остальные мужчины.

Первенствующий член Синода Платон, архиепископ Митавский и Севский, вышел на середину церкви и стал перед аналоем, на котором находились Евангелие и крест. Великий канцлер взял гетмана за руку и повел его к аналою. Архиепископ Платон стал читать особо установленную присягу, которую гетман громко повторял, подняв вверх руку. После произнесенной присяги и приложившись к кресту и Евангелию, гетман подписался на поднесенном ему канцлером присяжном листе. То же сделал и архиепископ.

По окончании обряда гетман и великий канцлер со всеми кавалерами вышли на галерею в аудиенц-камеру, куда были уже принесены все клейноды гетманские: богато украшенная дорогими каменьями войсковая печать и серебряные литавры с богатыми, на бархате шитыми занавесками и с золотыми висячими кутосами.

Через час после выхода своего из церкви государыня прибыла в аудиенц-камеру. Советник Собакин поднес великому канцлеру положенную на золотое блюдо гетманскую булаву. Бестужев передал ее государыне, которая ее и другие клейноды вручила Разумовскому. Этим церемония окончилась.

В апреле месяце гетманша первая тронулась из Санкт-Петербурга в Москву. Сам же гетман ожидал жалованной грамоты и уволен был в Малороссию только 22 мая. Он уехал с неразлучным спутником своим Тепловым, со множеством экипажей, верховыми лошадьми, с поварами и музыкантами, с гайдуками и скороходами, сержантами Измайловского полка и даже труппой актеров.

В Москве Разумовский съехался с женой, и они вместе продолжали путь к Глухову.

В Ясмани гетмана встретили компанейские полки, запорожцы и депутация, состоявшая из архимандрита, протопопа, нескольких священников, генерального писаря Безбородки и десяти бунчуковых товарищей. После роскошного обеда в Ясмани гетман поднялся со всей своей свитой и выехавшей к нему навстречу депутацией. Когда он приблизился к Глухову, то генеральный есаул Волкевич с бунчуковыми товарищами и запорожскими казаками окружили гетманскую карету. Внутри города, от Севского въезда до гетманского дворца, поставлены были в два ряда шесть тысяч казаков. Они отдавали гетману честь с музыкою, битьем в литавры и со стрельбою, пока не раздалась пальба из пушек. Генеральные старшины и бунчуковые товарищи ожидали гетмана у городских ворот. Генеральный есаул Якубович приветствовал его речью.

Весь поезд направился сперва к церкви Святого Николая, где гомелевский архимандрит произнес предику и окропил ясновельможного гетмана святою водою, а оттуда в гетманские палаты. В палатах снова встретили Разумовского генеральные старшины и бунчуковые товарищи. Генеральный подскарбий приветствовал его речью. Гарнизонный глуховский полк стоял в параде вокруг церкви и отдал на караул стрельбой, а рота, стоявшая на гетманском дворе, наклонением знамени и барабанным боем. На другой день сотники явились к гетману, а дамы к графине Екатерине Ивановне. Приглашены были на обед все генеральные старшины и полковники. Тотчас по приезде сделано было «повелительное объявление», чтобы старшины, полковники, шляхетство и прочие особы и люди всякого звания собрались в Глухове к 13 июля для торжественного и публичного объявления жалованной грамоты.

Тринадцатого июля, после пробития утренней зари, по данному сигналу из трех пушек все малороссийские полки вошли в город пешие и поставлены были по обеим сторонам дороги от гетманского дворца до церкви Святого Николая. Гарнизонный полк стоял около церкви. Когда последовал второй сигнал, генеральные старшины, бунчуковые товарищи и прочие члены собрались во дворце, откуда, по третьему сигналу, двинулись в церковь.

Войсковая музыка, игравшая марш, открывала шествие. За нею шли пятьдесят компанейцев и шестьдесят реестровых казаков, затем два конюха вели коня в богатом уборе, на котором привешаны были пожалованные гетману серебряные литавры. По сторонам шли шесть бунчуковых товарищей, за ними ехал верхом, в сопровождении двенадцати бунчуковых товарищей, генеральный бунчужный Оболонский, державший гетманский бунчук. Затем верхом же генеральный хорунжий Ханенко с национальным знаменем, поддерживаемым двумя пешими бунчуковыми товарищами. Двадцать других бунчуковых товарищей следовали за Ханенкой. За ними в богатой карете цугом ехал генеральный писарь Андрей Безбородко, державший на богатой бархатной подушке войсковую печать. Шесть бунчуковых товарищей ехали верхом по бокам кареты, за которой шли шесть лакеев в богатых ливреях. Далее, в открытой богатой коляске, генеральный подскарбий Скоропадский держал на бархатной подушке гетманскую булаву. По сторонам ехали верхом опять шесть бунчуковых товарищей, а с обеих сторон и позади шли лакеи в богатых ливреях.

Потом следовал в богатой карете цугом Григорий Николаевич Теплов, в то время коллежский советник, державший перед собою на роскошной подушке высочайшую грамоту. Впереди кареты шли два скорохода. По сторонам два гайдука. Сзади четыре лакея. Двенадцать бунчуковых товарищей ехали верхом по сторонам.

За Тепловым в великолепной карете, запряженной в шесть богато убранных лошадей, ехал сам ясновельможный гетман. Впереди кареты верхами ехали графский конюший Арапкин, за ним бежали четыре скорохода и шли восемь лакеев, а по сторонам кареты четыре гайдука, все в богатых ливреях. За каретою ехали верхом два сержанта лейб-гвардии Измайловского полка. С правой стороны кареты ехал верхом генеральный есаул Якубович, и двенадцать человек бунчуковых товарищей ехали по обеим сторонам. Сорок запорожских казаков и шестьдесят компанейцев замыкали шествие.

Грамота и клейноды были внесены в церковь и положены на стол, покрытый богатым персидским ковром. Посредине положили грамоту, по правую сторону булаву, а по левую — печать. По бокам стола стали генеральный бунчужный Оболонский с бунчуком и генеральный хорунжий Ханенко с знаменем в руках. Началась торжественная обедня. По окончании службы Григорием Николаевичем Тепловым была вслух «перед всем народом» прочитана жалованная грамота. Последовало благодарственное молебствие, при конце которого произведена была пушечная пальба из города и ружейная изо всех полков. Вечером весь город горел огнями.

В Глухове ожидали Кирилла Григорьевича его старушка-мать и сестра. Наталья Демьяновна впервые увидела свою невестку, которую знавала в девушках во время пребывания своего в Петербурге и в Москве. Граф Кирилл Григорьевич всеми силами старался удержать мать при себе, свято чтил все ее деревенские обычаи и нарочно для нее заказывал привычные ей кушанья. Но и в Глуховском дворце, как и прежде во дворце царицы, старушке было не по себе. Не сошлась она и с невесткой, с детства привыкшей к придворному обхождению и воспитанной в доме надменного Александра Львовича Нарышкина, выискивавшего себе невест между дочерьми владетельных немецких князей. Впрочем, Наталья Демьяновна более года прожила с сыном, но наконец ей стало не в силу. Она вернулась в свою Алексеевщину в мирный Козелец.