Там начала она строить в 1752 году, с благословения киевского митрополита Тимофея Щербацкого, в честь святого Захария и Елизаветы (тезоименитой благодетельницы семейства ее) каменный двухъярусный собор. При соборе воздвигла она и каменную колокольню, по образцу той, которая находится в Киево-Печерской лавре. Глуховский двор был миниатюрной копией двора петербургского.

Граф гетман Кирилл Григорьевич зажил в Глухове царьком. В универсалах своих он употреблял старинную формулу: «Мы, нашим, нам, того ради приказуем, дан в Глухов и прочее».

При нем находилась, вроде телохранителей, большая конная команда под названием «команда у надворной хоругви», или гетманского знамени. Во дворце был целый придворный штат: капелан Юзефович, придворный капельмейстер, новгородский сотник Рочинский, конюшенный Арапкин и другие. На торжественные дни и семейные праздники бывал выход в Николаевскую и придворную гетманскую церкви и молебствия с пушечной пальбой. Во дворце гетманском давались банкеты с инструментальной музыкой, балы и бывали даже французские комедии.

Одним словом, придворная петербургская жизнь в сокращенном виде повторялась и в Глухове.

Веселы показались жителям Глухова 1751 и 1752 годы. У гетмана бал сменился комедией, комедия банкетом. На семейных праздниках гетманских вино лилось рекою. Как маленький властелин, он давал даже аудиенции старшинам после богослужения в придворной церкви, вручал торжественно пернач полковому судье миргородскому — Остроградскому, которого производил в полковники и на приемах у себя поздравлял кого с повышением, кого с наградой.

Иногда, впрочем, эти замашки его заходили слишком далеко, и из Петербурга спешили умерить его пыл. Там, впрочем, не особенно сильно гневались. Доказательством этому служила присланная 18 февраля 1752 года к гетману с капитаном-поручиком, лейб-компании вице-капралом Василием Суворовым, отцом знаменитого князя италийского, Андреевская лента.

Девятнадцатого февраля в Глухове было торжество «ради привезенной кавалерии». Торжество продолжалось до 25-го числа и окончилось обедом в гетманском доме, балом и фейерверком.

В начале мая гетман, сопровождаемый Тепловым, генеральным писарем Безбородко, генеральным есаулом Якубовичем и десятью бунчуковыми товарищами, отправился осматривать малороссийские полки. Он сперва посетил Батурин, потом Стародуб и Чернигов, а оттуда проехал в степные полки и Киев. В гетманское отсутствие делами правили Скоропадский, Волкевич и Ханенко. Оболонскому была поручена экспедиция построек.

Гетман прежде всего поехал в Батурин. Путешествие продолжалось более двух месяцев. Гетмана везде принимали с радостью, везде устроены были пышные приемы. Вся Малороссия ликовала.

Один только случай, породивший толки в народе, смутил малороссов. Гетман в Чернигове объезжал городские укрепления. За ним ехала многочисленная свита и все чины Черниговского полка. Они подъехали к главному бастиону у церкви Святой Екатерины. Вдруг вихрь сорвал с него Андреевскую ленту. Теплов, ехавший за ним, успел ее подхватить и хотел снова надеть, но гетман взял у него ленту, свернул и положил в карман. Ропот в народе и толки дошли до старухи Натальи Демьяновны. Она уговаривала сына удалить Теплова, предсказывая ему неизбежные несчастья, если он будет следовать советам своего любимца. Гетман, однако, не послушал матери.

Перед окончанием путешествия Разумовский еще раз посетил Батурин, где была его жена. Вскоре после приезда гетмана в Глухов умерла жена Григория Николаевича Теплова, а 22 октября у Разумовского родился сын, названный Андреем. Сын генерального подскарбия Скоропадского был отправлен курьером в Петербург с этим известием. Главные чиновники являлись ко двору гетманскому с поздравлениями, причем подносили гетманше «обычный презент».

Вскоре после торжественных крестин Наталья Демьяновна вернулась в Адамовку, а как скоро графиня Екатерина Ивановна оправилась от родов, оба Разумовские, по приглашению государыни, поехали в Москву, где в то время находился двор. В свите гетмана находились: генеральный обозный Кочубей, генеральный писарь Безбородко, гадяцкий полковник Голецкий, шесть бунчуковых товарищей, старший канцелярист Туманский и другие.

Разумовский прибыл в Москву почти в одно время с двором, который 14 декабря тронулся из Петербурга. Вместе с двором приехал, разумеется, и граф Алексей Григорьевич, все еще могущественный, хотя уже не всемогущий, и единственный фаворит.

Великий канцлер Бестужев не сопутствовал двору. Дела и здоровье задерживали его в Петербурге. Грозная туча стояла на политическом горизонте, а при дворе ряды его приятелей заметно пустели. Много злобы накипело в душе великого канцлера со времени падения Бекетова.

Кирилл Григорьевич между тем, несмотря на беспредельную, почти сыновнюю привязанность к брату, был в весьма хороших и даже близких отношениях не только с Иваном Ивановичем Шуваловым, но даже с графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым. С Шуваловым его сблизил их общий друг граф Иван Григорьевич Чернышев. О Чернышеве и Шувалове при дворе и в обществе иначе не говорили, как об Оресте и Пиладе. Втроем они составляли лучший цвет придворной молодежи того времени, любили и свет и веселье, но не забывали и ближних. Кирилл Григорьевич надеялся с помощью Ивана Ивановича и Чернышева примирить Бестужева с Шуваловым. Но дело между ними зашло слишком далеко. В борьбе канцлера с Петром Шуваловым о примирении не могло быть и речи.

Тем не менее гетман всеми силами старался привлечь канцлера в Москву, и когда наконец он был туда призван, старался облегчить ему путешествие и рекомендовал ему в спутники профессора и доктора Авраама Бергова, брата лейб-медика и тайного советника Германа Бергова. Сожаление и печаль относительно болезни вице-канцлера едва ли были совершенно искренни. Воронцов был в тесной связи с Шуваловым и с нетерпением ожидал минуты занять место Бестужева.

Хотя Алексей Петрович слепо верил в свое счастье и, вполне сознавая свою тягость, рассчитывал на них твердо, однако он с беспокойством стал замечать, что царедворцы не скрываясь избегают его.

По приезде в Москву он лихорадочно начал искать себе союзников. Уже с некоторых пор остановила на себе его внимание молодая великая княгиня, старавшаяся в первой борьбе с ним воздавать ему по мере сил, око за око и зуб за зуб.

Стойкость и хитрость, с которой Екатерина защищала интересы и права мужа в вопросе о герцогстве Голштинском, доказали ему, что он имеет дело с женщиной далеко не обыкновенной. Бестужев знал, что в семейной жизни великая княгиня была несчастлива. Что касается до великого князя, Алексей Петрович уже давно понял, чего могла ожидать от него Россия. Он ненавидел его, кроме того, как друга Фридриха Великого и сторонника Шувалова. Беременность Екатерины давала надежду, что скоро родится наследник престола, а здоровье государыни, по свидетельству лечивших ее врачей, не давало надежды на долгое царствование.

Канцлер первый разгадал и понял Екатерину и решился с нею сблизиться. Через Сергея Васильевича Салтыкова узнала она, что канцлер ищет ее дружбы. Хотя немало накипело у нее злобы на сердце против Бестужева, однако шутить таким предложением было нечего. Голштинец Бремзен, вполне преданный канцлеру, служил при великом князе по делам его герцогства. Ему поручила Екатерина объявить Бестужеву, что она готова войти с ним в дружеские отношения. Заключен был тайный союз.