у меня четко ассоциируется с Грецией.

Я бреду за ней с охапкой платьев, которые она на меня уже нагрузила.

– Вообще-то образ богини Правосудия основан на представлениях шестнадцатого века о богине Юстиции, а ее почитали римляне, – замечаю я.

– Ну, римляне наверняка слизали идею у греков. – Она отмахивается от смены целых империй небрежным движением кисти. – Они же всегда так и делали, разве нет?

Для образа богини Правосудия у меня уже есть весы (которые стояли на консольном столике в коридоре у Серены дома) и меч (его нам одолжил Даг, который на прошлый Хеллоуин наряжался Королем Артуром), так что теперь осталось только подобрать платье. Серена с энтузиазмом вызвалась помочь мне найти идеальное.

Она подает мне очередное бальное платье цвета слоновой кости, и я решаю не упоминать о том, что недавно ученые выяснили: древнегреческие и древнеримские статуи изначально не были белыми, и, скорее всего, мраморные изваяния, которые мы видим сейчас, были раскрашены яркими, может, даже кричащими цветами. Миз Перес, которая вела у нас мировую историю в прошлом году, рассказала нам с Вайноной об этом однажды дождливым днем, когда мы остались на обед в историческом классе. Представление о чистой белизне как образце классического идеала, сказала учительница, это современный миф.

Но Серена, похоже, настроена именно на белый, так что я не спорю. Кроме того, я обеспокоена куда более щекотливым вопросом: как не выдать того, что я поминутно думаю о реакции Лена на этот протест. Сейчас до акции осталось два дня, и чем ближе время «Ч», тем больше у меня сомнений. Он будет делать вид, что ему все равно, но это будет только притворство. Он будет вежливо улыбаться мне, но эта улыбка будет поцелуем смерти, и настоящей улыбки я от него уже никогда не дождусь.

Должна ли я ему рассказать о протесте? Должна ли я сказать, что акция на самом деле не против него самого… хотя в чем-то так и есть?

И в этот миг я осознаю, что не хочу обидеть Лена и не хочу, чтобы он меня ненавидел. Я боюсь, что он будет меня ненавидеть.

– Ладно, давай ты примеришь вот это все, – говорит Серена, навьючивая на меня еще одно платье.

В примерочной ровно столько места, чтобы поместились я и куча платьев, которые я сваливаю на стул в уголке. Кто-то нацарапал шариковой ручкой на стене: «Ты такая красивая».

Я примеряю платье за платьем, а Серена все их забраковывает как неподходящие. К примерочной уже выстраивается очередь, но, вместо того чтобы расценить это как сигнал поторопиться и не задерживать всех этих приятных людей, Серена подключает их к процессу выбора.

– Это в груди слишком свободное, – говорит она, обращаясь к низкорослой женщине, которая держит в руках пару расширенных книзу джинсов.

– Sí, sí, – соглашается женщина, а ее муж безропотно ждет рядом.

А другое платье она комментирует так:

– Эти стразы выглядят совсем не так симпатично, как я надеялась.

– Плюс один, – подтверждает девушка в многоярусной юбке и кроссовках.

Наконец, когда я примеряю простое платье без рукавов, собранное под грудью, Серена пищит от восторга.

– О боже! – восклицает она. – Оно идеальное.

Я кручусь, чтобы продемонстрировать развевающийся подол, но, если честно, не понимаю, что в этом платье такого особенного.

– Хорошее?

– То, что надо, – уверяет Серена.

Все в очереди согласно кивают, и мне кажется, не одна я сейчас почувствовала облегчение, что она наконец определилась.

Пока мы ждем на кассе, у Серены звонит телефон.

– Привет, милый, – говорит она, и голос у нее становится мурлычущим.

Это Джейсон. Мой желудок делает кульбит. Я совершенно забыла об увиденной сцене.

– Я в «Гудвилле», – сообщает Серена собеседнику. Потом хихикает: – С Элайзой.

Подходит моя очередь, и все время, пока я рассчитываюсь за платье, я с ужасом думаю, что скажу, когда Серена повесит трубку. И внезапно стоящий в секонд-хенде запах хлорки и застарелого пота становится невыносимым, и даже монеты сдачи, которые мне дает кассир, на ощупь кажутся грязными.

– Ага, – говорит Серена в трубку. – Ладно, давай я тебе попозже перезвоню?

У выхода стоит ящик для пожертвований, и я бросаю монеты в прорезь, спеша поскорее от них избавиться. Я подумываю, может, вообще не рассказывать Серене про Джейсона – а вдруг я и правда ничего такого не видела? Может, мне лучше не вмешиваться в их дела?

– Люблю тебя, – говорит Серена Джейсону, и меня передергивает. Завершив вызов, она обращается ко мне: – Ты такая добрая, Элайза.

– Что? – Такое мне говорят нечасто.

Она останавливается у двери своей машины и кивает в сторону ящика для пожертвований.

– Наш пастор повторяет, что надо всегда помнить о нуждающихся, но у меня никогда не бывает с собой мелочи, ну ты понимаешь?

Это просто абсурд. В этот момент я осознаю, что не могу струсить. Мы обе садимся в машину, но прежде чем Серена успевает вставить ключ в замок зажигания, я ее останавливаю.

– Подожди, – говорю я. – Я должна тебе кое-что рассказать про Джейсона.

Она молча смотрит на меня, пока я описываю весь этот печальный инцидент. Когда рассказ окончен, первым делом Серена спрашивает:

– Кто она?

Я качаю головой:

– Не знаю.

– Она ходит в Харгис?

– Не знаю. Наверное.

– Ты видела, как они целовались?

На секунду я боюсь, что она спустит дело на тормозах, если я скажу, что по факту видела только то, как они просто стояли очень близко друг к другу.

– Нет, – отвечаю я. – Этого не видела.

– Так что они делали?

– Может, лучше ты поговоришь с Джейсоном?

Конечно, я имела в виду, что ей стоит обсудить этот вопрос с ним позже, наедине, когда меня в машине не будет. Но Серена спокойно кивает и берет телефон.

– Ты права, – соглашается она и набирает его.

Я надеюсь, что ему не хватит ума связать то, что она упомянула мое имя пару минут назад и источник поступивших разведданных.

– Я все про нее знаю, – заявляет Серена, как только Джейсон берет трубку. Из динамика сыплются несвязные звуки. – Скажи мне правду, – требует она. – Я хочу все услышать от тебя самого.

Но Джейсон, видимо, отказывается.

– Со мной этот трюк не пройдет, – говорит она. – И я не сдурела.

Тут ссора быстро набирает обороты, и в какой-то момент Серена кричит:

– Элайза не станет врать! В отличие от тебя и твоей шалавы!

Серьезно, я больше не должна соглашаться на предложения Серены меня подбросить.

В итоге после многих бранных слов на том конце провода что-то изменяется, и по лицу подруги начинают катиться слезы.

– Больше не