– Кто из вас Карпов?

– Я.

– И это с вами переводчик?

– Да.

Не знаю, о чем подумала эта женщина, так как она предпочла свернуть разговор, а я, посмеиваясь про себя над комизмом ситуации, решил, что никто не указывал, переводчик с какого языка на какой меня сопровождает. Так или иначе, нам с «переводчиком» продемонстрировали все то, что входит в обычную экскурсию по Белому дому, и мы уже собирались откланяться, когда нам сказали, что господин Бжезинский приглашает нас пообщаться лично.

Збигнев вышел к нам из своего кабинета и, протянув руку для приветствия, произнес по-русски с непередаваемым польским акцентом:

– Здравствуйте. – Рукопожатие было крепким и дружеским, что не могло не обрадовать. Я искренне ответил:

– Как приятно, господин Бжезинский, что вы говорите по-русски. Можем ли мы и дальше продолжать беседу на моем языке?

– Нет-нет, – он улыбнулся, – полагаю, что ваш английский превосходит мой русский, но признаюсь честно… – Советник президента сделал многозначительную паузу и с нескрываемой гордостью продолжил: – Когда читаю газету «Правда» или журнал «Коммунист», понимаю абсолютно всё. Как вам понравился Белый дом? Вам все показали?

– Да, гид показал все, что открыто и доступно всем.

– И только? – Он казался искренне удивленным. – Вы не увидели Овальный кабинет?

– А разве это возможно? – Теперь пришел черед удивляться нам.

– Все возможно, если гидом выступает Збигнев Бжезинский. Пойдемте.

Новоявленный экскурсовод проводил нас в кабинет, где президенты США встречались с самыми высокими чинами других государств, и, указав на небольшой диван, не без довольства сказал:

– Год назад здесь сидел Брежнев, несколько месяцев назад Громыко и посол Добрынин, теперь можете присесть вы на этот диван, на котором других советских людей пока не сидело. – Мы с удовольствием воспользовались оказанной нам честью, уверенные, что на этом гостеприимность советника должна бы закончиться, но он снова нас удивил: – Полагаю, что в рабочем кабинете президента вы тоже не были…

– Конечно же, нет! – Мы не могли поверить своей удаче.

– Что ж, давайте проверим. Если повезет и президента не будет, сможем посмотреть.

По узкому коридору длиной примерно четыре метра мы прошли вслед за Бжезинским и оказались внутри рабочего кабинета президента Соединенных Штатов. Я осмотрелся и признался Збигневу:

– Я полагал, что он должен был быть бо2льших размеров. Здесь, наверное, метров пятнадцать.

– Да, примерно. Если здесь и проходят совещания, то с участием трех-четырех человек, для более широкого круга есть другие помещения. Может быть, хотите присесть? – Советник кивнул на президентское кресло. Я немного смутился: на столе лежали бумаги Джимми Картера, его ручка и очки. Но разве можно было отказать себе в удовольствии посидеть в кресле президента США? Конечно, я воспользовался предложением, успев подумать о том, что американец никогда и никак при всем желании не смог бы попасть в рабочий кабинет Брежнева. Но Бжезинский имел авторитет и вес, практически не уступающий полномочиям президента. И хотя не испытывал никакой симпатии к Советскому Союзу, довольно тепло общался с послом Добрыниным в силу своего интереса к шахматам. Играл он не слишком хорошо, но, будучи, бесспорно, сам уважаемым человеком, глубоко уважал тех, кому игра давалась лучше. Собственно думаю, потому и меня он не оставил без внимания и заочно познакомил с Джимми Картером.

Кстати, мне удалось не только посидеть за рабочим столом президента Америки, но и на троне королевы Англии в парламенте. В две тысячи пятом году небольшой делегацией мы поехали в Лондон передать парламенту подарок в честь шестидесятилетия знаменитой Ялтинской конференции – скульптуру, изображающую сидящих на скамейке Черчилля, Рузвельта и Сталина. Нас приняли на официальном уровне и после торжественного вручения провели экскурсию по парламенту. К тронному залу мы подошли уже без сопровождения членов парламента, увидели шикарный трон, огороженный со всех сторон. Сидит на нем Елизавета II только один раз в год в сентябре, когда приезжает в парламент в его первый день работы. Посмотрели, уже собирались уходить, когда неожиданно ко мне подошел один из служителей и спросил:

– Не хотите ли присесть на трон?

– А разве можно? – Я был ошарашен предложением.

– Конечно, нельзя, – ответил служитель с улыбкой, – но чемпиону мира можно все.

Двери зала закрыли, цепочку ограждения сняли, и я оказался на королевском троне Великобритании. Удивительные, неповторимые, непередаваемые ощущения, которые вновь подарили мне шахматы.

Что касается личного знакомства с Картером, то оно случилось в моей жизни намного позже вашингтонской экскурсии. Никогда не смог бы предположить заранее, что, заканчивая нашу встречу в Йоханнесбурге, Нельсон Мандела предложит мне пройти и познакомиться со своими следующими гостями, в которых я без труда узнаю Джимми Картера и Билла Гейтса. Все мы любим говорить о том, что пути Господни неисповедимы, но подобные встречи от этого не становятся менее невероятными и, даже состоявшись, продолжают удивлять.

Был я представлен и Джорджу Бушу-старшему. Он приезжал в Москву в январе девяносто третьего на подписание договора об СНВ-II [16], а Фонд мира всегда принимал активное участие в программах по разоружению. Поэтому Евгений Примаков, который в то время занимал пост директора Службы внешней разведки России, пригласил меня на официальный торжественный ужин по этому случаю. Сидел я тогда за одним столом с Колином Пауэллом – Госсекретарем США, с которым получилась у нас приятная незатейливая беседа. Довольно интересно вести светский разговор с человеком, который едва не стал президентом Америки, а Пауэлл безусловно выиграл бы выборы, если бы согласился баллотироваться. Говорили, что отказался он по совету жены, которая попросила не тратить так мало оставшихся лет активной жизни на президентство. Очень любопытно, что человек, занимавший очень высокие должности (Пауэлл был председателем Объединенного комитета начальников штабов, генералом армии, советником национальной безопасности), принял решение остановиться на самом крутом вираже, который мог бы успешно преодолеть. Обычно такие люди склонны к непомерным амбициям и идут до конца, но ничего такого я в Пауэлле не заметил. Он производил впечатление очень спокойного, приятного человека, я никогда бы не подумал, что он мог занимать пост начальника штабов, авторитет и приказы которого непререкаемы и необсуждаемы. Честно говоря, с большим трудом можно было в нем заподозрить даже простого военного: слишком мягко, открыто и просто рассказывал он о себе, о своих студенческих годах, о семье и о своей стране.

Интересный опыт общения с американцем, имевшим высокий военный чин, я получил также и в две тысячи четырнадцатом году, когда меня пригласили на международную встречу по случаю семидесятилетней годовщины высадки войск союзников в Нормандии. Торжества проходили на месте событий, где я оказался впервые. Увидев воочию кладбище, которое производит совершенно гнетущее впечатление количеством крестов, я не мог не подумать о том, как горько и несправедливо то, что в нашей стране недооценивают роль союзников во Второй мировой, а они, конечно, совершенно недооценивают нашу. Между тем высадка войск в Нормандии – совершенно грандиозная военная операция с технической (инженерной) точки зрения. Подготовка к ней велась на очень серьезном уровне. В Англии были построены причалы, которые перевезли через Ла-Манш. Без этих конструкций подобраться к скалам с пролива, воды которого даже в летнее время бушуют достаточно сильно, было бы невозможно. С одной стороны, скалы давали возможность десанту укрыться в своих пещерах, но с другой стороны, противник имел возможность с высоты видеть наступающих и атаковать. Так первый высаженный десант из-за сильного ветра не смог подобраться к пещерам, людей снесло в низину прямо под вражеские пулеметы, но второму все же удалось остаться незамеченным. А ведь это больше восьмисот человек, которые монтировали причалы и строили защитные сооружения, чтобы корабли не разбились о скалы. Не знаю, почему в данном случае так безобразно сработала немецкая разведка, но форсирование Ла-Манша закончилось довольно быстро безусловной победой союзников. Однако несмотря на это, их невосполнимые человеческие потери оказались внушительными, о чем снова и снова всем и каждому будет напоминать огромное поле белых крестов.