– Добрый день, Вячеслав Михайлович!

– Добрый, Петр Ефимович!

– Вы меня знаете? – удивился Шелест осведомленности выдающегося пенсионера.

– А как же! Страна обязана знать своих вождей в лицо.

Однажды у меня возникла очередная проблема с министром спорта Грамовым, о которой я поведал Шелесту. Тот сразу предложил свою помощь, так как министра хорошо знал по совместной партийной работе и мог в той или иной степени сгладить вновь обострившиеся углы. Договорились, что в воскресенье я приеду к нему в одиннадцать утра в квартиру на Большую Бронную – в дом, построенный специально для членов Политбюро, где жили Суслов, маршал авиации Покрышкин и многие другие работники кремлевского аппарата, а затем мы вместе отправимся к Грамову на Рублево-Успенское шоссе. Я приехал со своим близким приятелем Олегом Ладыченко, который, кстати, в свое время и познакомил меня с Шелестом. Дверь нам открыл охранник и невозмутимо сообщил, что Петр Ефимович пока отдыхает. Мы очень попросили попробовать разбудить, ведь заранее договорились, да и Грамов ждет: не приедем – будет еще хуже.

– Не знаю, не знаю, – развел руками охранник Шелеста. – Он только под утро пришел с мероприятия, да и выпил, честно говоря, прилично.

– Попробуй! – умоляем.

Через пару минут из спальни доносится трехэтажный мат, а еще через пятнадцать перед нами возникает чисто выбритый и полностью одетый Шелест, готовый к выполнению миссии.

Обедаем у Грамова. Министр и Петр Ефимович за дискуссией легко уговаривают бутылку, а ужинать едем на дачу к Шелесту, где его замечательная жена Ираида Павловна потчует нас клюквенной настойкой собственного приготовления. И выпиваем мы на троих литровую бутылку настойки. Рассказываю я об этом не ради пропаганды употребления спиртного, а лишь для того, чтобы читателю стала понятна закалка людей того поколения. А ведь было в тот момент Петру Ефимовичу уже семьдесят семь лет. Я и сейчас моложе, но на такое едва ли способен. А Петр Ефимович сохранял бодрость духа еще долгое время. Я практически не замечал в нем никаких возрастных изменений. Года в восемьдесят три взялся он писать мемуары и писал книгу, как делал все в жизни, очень глубоко и основательно. Несколько лет потратил на работу над текстом, очень радовался, когда получил на руки авторские экземпляры своего издания, и буквально через месяц после завершения своего труда ушел из жизни. Для меня Шелест навсегда остался примером человека, достойного всяческого уважения и искренней благодарности. Единственное, что можно поставить ему в вину, его антисемитизм, который он не скрывал. Был и в этом честен, говорил о своей нелюбви открыто, что тоже позволит себе не каждый. Однако после развала Советского Союза известный журналист Андрей Караулов, который организовывал поездки видных партийных деятелей в Израиль, предложил съездить на Обетованную землю и Шелесту.

Петр Ефимович смутился:

– Ты что, Андрюш, как я поеду?

– Да не волнуйтесь ни о чем, времена изменились. Поедем.

И поехали. И на первой же встрече, на которую собрались люди, готовые заклевать Шелеста и заклеймить его злыми вопросами, он полностью разоружил публику одной-единственной фразой. Шелест вышел на сцену и произнес:

– Товарищи жиды! Плохо я к вам относился в былые времена. Был не прав. Приношу извинения.

Я уверен, что на такой поступок способен только человек, обладающий большой внутренней силой и мудростью, коих Петру Ефимовичу Шелесту было не занимать.

А после Леонида Ильича Брежнева к власти в стране на недолгое время пришел Юрий Владимирович Андропов. Мне он запомнился, пожалуй, не только тем, что начал вводить в стране режимные порядки и объявил жесточайшую борьбу с тунеядством – днем все граждане страны должного возраста обязаны были быть на рабочих местах или объяснять патрульным, почему они там не находятся. В моей памяти фамилия Андропова ассоциируется с венгерскими событиями пятьдесят шестого года, когда он, будучи советником – посланником Советского Союза в этой стране сделал все для того, чтобы подавить восстание и оставить Венгрию в социалистическом лагере. Меры, принятые в отношении мятежников, были очень жестокими, но справедливости ради стоит заметить, что и венгры с советскими не церемонились. Полагаю, что во время всех этих событий жизни Андропова и его семьи угрожала более чем реальная опасность. Во всяком случае, здоровье их изрядно пострадало: жена будущего генсека так до конца никогда и не оправилась от нервной болезни, заработанной при венгерских событиях, а сам Юрий Владимирович, едва вернувшись в Москву, из-за пережитого напряжения на несколько недель угодил в палату кардиологического центра.

Я не был хорошо знаком с Андроповым, но какое-то время поддерживал тесное общение с его сыном Игорем, который работал в МИДе. Познакомились мы в Испании. Он приехал на Европейскую конференцию по безопасности и сотрудничеству в Мадриде, а я в это время играл на турнире в Линаресе. И в выходной день Игорь вместе с послом СССР в Испании Дубининым приехал на конференцию. Кстати, путь от Мадрида до Линареса неблизкий – примерно триста километров, а на последних участках дороги еще и достаточно опасный. Но людей это не остановило, и уже тем же вечером мы ужинали вместе и приятно общались. Встреча с Игорем лишний раз убедила меня в том, насколько тесен и мал наш необъятный мир. Оказалось, он женат на Людмиле Чурсиной, с которой я был знаком еще со времен жизни в Ленинграде. Когда-то мы с ней одновременно отдыхали в санатории, а потом я едва не въехал в ее квартиру на Петроградской стороне, которую она освобождала, уезжая в Москву. Знакомство с Игорем продолжилось и на родине, я бывал у них с Людой в гостях, но впоследствии тесные контакты оборвались. С Чурсиной они разошлись, Игорь уехал работать послом в Грецию, а я был занят своей жизнью, шахматные пути которой с этой страной никак не пересекались.

Мне кажется возможным, что судьба Советского Союза могла бы сложиться иначе, если бы Юрий Владимирович Андропов дольше простоял у руля. Он был сильным, жестким, мощным, и развал страны под его руководством провернуть бы наверняка не удалось.

Следующего советского руководителя – Черненко – я практически не знал. Но хорошо знакомый с ним Шелест рассказывал, что именно с помощью Черненко, который в свои лучшие годы был серым кардиналом и ближайшим соратником Брежнева, началось продвижение в Москве Гейдара Алиева. С Алиевым Черненко общался плотно. В отличие от всех партийных руководителей в отпуск ни в Крым, ни на Кавказ не ездил, а летал исключительно в Азербайджан, где его принимали на широкую ногу. А став руководителем Советского Союза, Черненко продвинул Алиева еще сильнее и даже не постеснялся политического казуса, доверив тому выступать докладчиком на Ленинские дни. Казус заключался в том, что обычно докладчиками выступали главные идеологи Политбюро, а Алиев в то время работал в правительстве, был членом Политбюро, но не был главным идеологом. Подозреваю, что если бы Черненко не был бы к моменту своего прихода к власти настолько немощен и продержался бы дольше, то Алиев вполне мог бы укрепить свои позиции и стать следующим Генеральным секретарем. Негоже радоваться чьей-либо смерти, но как бы то ни было, боюсь даже представить, какие изменения могли бы произойти в моей судьбе, если бы у руля страны встал Гейдар Алиев. Но обо всем по порядку.