Во время торжественного ужина я познакомился с двумя американскими военными генералами, с которыми сидел за столом. Один из них был командующим войсками НАТО во время войны в Югославии. Помню, что в то время регулярно видел его по телевизору в компании Тони Блэра и постоянно удивлялся, почему о военных успехах докладывает премьер-министр Великобритании, а не военный генерал Уэсли Кларк. Интересно, что Кларк сам вступил в разговор и рассказал мне, что другой частью своей фамилии обязан бабушке-белоруске. Я отреагировал должным образом, и мы тепло пообщались, не затрагивая, конечно, темы войны в Югославии, так как в этом случае никакой дружеской беседы не случилось бы. Я отношусь к случившемуся крайне негативно и считаю ту войну дичайшим преступлением, но думаю, что спрашивать задним числом с военных, которые подчиняются приказам, бессмысленно. И если есть возможность избежать конфликта, то лучше обойти его стороной, что мы и сделали, разговаривая о чем угодно, только не о службе генерала.

Другой генерал, сидевший рядом со мной, носил фамилию явно русского происхождения – Chervov, – но ни в каких своих связях с Россией не признался. Однако пообщался со мной довольно любезно, даже оставил мне свою визитку, пригласив связаться с ним, если буду в Вашингтоне или в Нью-Йорке, где расположены его офисы. Заметив это, ко мне тут же подошли работники нашего посольства:

– О чем, о чем вы говорили?

Я пожал плечами. Их интерес был совершенно непонятен.

– Да так, ни о чем особенном, перемолвились парой незатейливых фраз. Вот, он визитку мне свою оставил.

– Не может быть! – На меня смотрели во все глаза, как на восьмое чудо света.

– Да в чем, собственно, дело?

– В том, что этот человек терпеть не может русских и ни с кем из русских никогда не общается принципиально.

– Что ж я могу поделать, если со мной пообщался. – Я все еще не мог понять такого ажиотажа.

– Ты не понимаешь, а это ведь руководитель МГБ США [17] – Самый секретный человек Америки.

– В таком случае мне удалось его рассекретить. – Я улыбнулся, не зная, как еще мне реагировать. Я действительно не имел представления, почему генерал Червов сделал для меня исключение, если в узких кругах было известно его чрезвычайно негативное отношение к нашей стране и к русским. А чем оно было вызвано? Что ж, ввиду очевидного происхождения его фамилии могу лишь предположить, что его семье было на что обижаться.

Был я знаком и с первым руководителем МГБ, который одиннадцатого сентября две тысячи первого года занимал руководящую должность в Пожарном департаменте Нью-Йорка. Я помню свои ощущения, когда в номере гостиницы в Буэнос-Айресе, куда приехал на турнир, я включил телевизор и увидел, как горит одна из башен Всемирного торгового центра, а в другую на моих глазах врезается самолет. Невозможно было поверить в реальность происходящего, я чувствовал себя, как и миллионы прилипших в то время к экранам людей, зрителем какого-то фантастического фильма ужасов, который, к несчастью, обернулся одной из самых ужасных настоящих реальностей недавнего прошлого. Потрясение всех и каждого было настолько сильным, что, помню, мне позвонили организаторы турнира с вопросом, не надо ли его отложить. Турнир тогда провели, хотя произошедшая трагедия не могла не оставить отпечатка на настроении участников. А буквально через полгода в Нью-Йорке в общей компании меня познакомили с руководителем спасательной операции. Он подарил мне уникальную фотографию, сделанную в тот момент, когда пожарные, наконец, смогли сделать первые шаги в сторону разрушенного центра. Спина пожарного, взгляд которого обращен в сторону остатков Южной башни, которая окончательно развалится через несколько минут. Мой даритель, как я потом узнал, стал первым министром госбезопасности Соединенных Штатов, но прослужил на этом посту недолго. Мы больше никогда не встречались, но подаренный снимок я бережно храню в своем думском кабинете, очень надеясь на то, что человечеству больше никогда не придется переживать трагедии, подобные этой.

Рассказывая об известных американцах, с которыми меня сводила судьба, не могу не уделить внимания и своему приятелю Кеннету Рогову, чья очень русская фамилия пишется на немецкий манер с двумя «ф» в конце. Это сейчас Кеннет Рогофф – один из ведущих экономистов мира, чье слово и умозаключение имеет вес на любом форуме или конференции. А когда мы познакомились на чемпионате мира среди юношей в Стокгольме, оба были просто подающими надежды в шахматном мире молодыми людьми. В первую встречу Кеннет показался мне типичным американцем, очень настороженно и немного свысока относящимся ко всем русским. Собственно, тогда это было вполне объяснимо: холодная война в разгаре, отчетливо слышны отголоски Карибского кризиса, но я не смог удержаться, чтобы не поддеть нового знакомого:

– Мне кажется, Кеннет, ты не должен так предвзято относиться к русским.

– Почему это? – Он и не думал скрывать негатива.

– Да потому что у тебя фамилия русская.

– Не выдумывай!

– Ничего не выдумываю. Написана просто латинскими буквами, а звучит абсолютно по-русски. Сам послушай: Карпов, Рогов. Уверен, что твои предки когда-то эмигрировали из России в Германию, а потом перебрались в Америку.

– Да что ты мелешь?! Я – стопроцентный американец, родился в Америке! – Мое предположение не на шутку задело соперника, и я решил разговор свернуть и больше ничего не доказывать. Но мои слова, очевидно, запали ему в душу, так как в семьдесят первом году, когда мы встретились на студенческой олимпиаде в Пуэрто-Рико, он сам подошел ко мне и сказал:

– Знаешь, ты был прав: одна ветвь моего рода действительно происходит из России.

После этого признания наши отношения заметно потеплели, мы стали добрыми приятелями, а сейчас я смело могу называть Кеннета своим другом. Он стал гроссмейстером, но впоследствии шахматы оставил, обратив все свое профессиональное внимание на экономику. Интересно, что знатокам шахмат он больше всего запомнился не шахматными достижениями, а скандальной партией с немецким гроссмейстером Робертом Хюбнером. Они не соревновались, а просто валяли дурака, играя самую длинную партию в истории шахмат в двести тридцать два хода. Они передвигали фигуры туда-обратно, нисколько не заботясь о существующих правилах игры. А произошло это исключительно потому, что судья поединка чешский арбитр Шейтар отказался засчитывать ничью, на которую они договорились после первого же хода Хюбнера c2—c4. Решив проучить несговорчивого судью, соперники принялись развлекаться. Точно не помню, чем конкретно закончился поединок, но мне думается, что взбешенный Шейтар должен был засчитать обоим поражение.

Удивительно, но, собственно, в Америке мы с Кеннетом практически не виделись, потому что он профессор Университета в Беркли на западе США, а я в основном бываю на Восточном побережье. Но жизнь, как известно, состоит из сюрпризов, и хорошо, когда они оказываются такими же приятными, как тот, что случился со мной в Давосе. Меня пригласили в качестве почетного гостя на Международный экономический форум. И там, стоя в гостинице и заполняя анкету въезжающего, я смотрю на человека, который стоит рядом и делает то же самое, и обнаруживаю, что это Кеннет собственной персоной.