Оборотень не понял, как это произошло. Чудовищная боль пронзила его, острой иглой войдя прямо в сердце и сжав его в тисках. Он не мог дышать, каждый его нерв вибрировал, обнажаясь, будто все его тело сделалось вдруг одной сплошной саднящей раной, мышцы затвердели, застыли. Он не мог пошевелиться. Он умирал, но умирал медленно, мучительно, бесконечно…

Оболонский с трудом сбросил с себя тело оборотня, парализованное и отяжелевшее. Погоди, тварь, это еще не конец, еще предстоит сделать главное!

На груди зверя ярким невещественным пламенем горел амулет. Аськин амулет, помогающий «видцу» удержать бестию в ее настоящем обличии, не дать ей ускользнуть в нереальность. Оборотни – не обычные бестии, но они тоже двулики, правда, обе его личины находятся здесь, в этом мире, однако именно эта двуликость и подсказала Оболонскому, что делать. Он встал, стараясь не нарушить границ магической фигуры, заранее начерченной пеплом на земле, принес сумку с магическими принадлежностями, спрятанную неподалеку. До сих пор не верилось, что ему удалось заманить оборотня внутрь фигуры – обычно бестии куда более подозрительны и осмотрительны, однако эта тварь была ослеплена предвкушением легкой победы.

Оболонский приготовил эликсир, ножом разжал оборотню пасть и влил жидкость внутрь.

Сначала ничего не происходило, но Константин и не надеялся на быстрый результат. Лишь когда контуры огромного волка стали подергиваться дымкой, он встрепенулся.

– У тебя есть всего минута, выродок, – жестко сказал Оболонский, когда лежащая перед ним тварь стала больше человеком, чем зверем, – Минута, чтобы рассказать, куда отправились мои друзья. Если ты не скажешь, будешь умирать в жутких мучениях еще долго, обещаю тебе. Но если скажешь, ты умрешь легко и быстро.

– Подляски, – скорее пролаял, чем сказал полу-оборотень, – Подляски… ужас… писать… идти все… зовет помощь… быстро-быстро… ты обещал… смерть быстро-быстро…

На лице Константина застыло отвращение, но он не стал медлить. Одним движением он перерезал человеку-зверю горло. Да, возможно, это было излишним. Возможно, следовало попытаться снять чары с человека, который в глубине звериной сути явно страдал. Но разве не этот человек, пряча ту же самую звериную суть внутри, обманом привел доверившегося ему Аську к гибели?

Через несколько минут на земле недалеко от яблони осталось лежать совершенно обычное человеческое тело, голое, наполовину загорелое, довольно хилое. Но в луже крови, вытекшей из располосованного горла.

Жалость, если она мимоходом и посетила Оболонского, умерла вместе с тварью, вызванной чужим колдовством.

Он задержался лишь затем, чтобы промыть раны, смазать их зельем, которое когда-то готовил Лукич для раненого оборотнем Аськи, собрать свою сумку, скрыть следы волшбы и собственной крови. Сейчас приходилось быть особенно осторожным – пролитая кровь или один-единственный брошенный волос могли стать в умелых руках колдуна серьезным оружием.

…Он мчался вперед, подгоняя уставшую лошадь, которой передалось его беспокойство – до того времени, когда яд оборотня начнет действовать в крови, когда его начнет мутить и лихорадить, есть еще несколько часов, за которые он должен многое успеть; по какому-то наитию он сворачивал на нужные тропинки, но не слишком задумывался над тем, что делает. Ему было о чем подумать, хотя мысли метались, перескакивая с одного предмета на другой.

…Почему Подляски? Небольшая деревенька в одном из самых глухих мест пущи, что ближе скорее к Звятовску, чем к болотам. Там нет большой воды, Хозяину там не развернуться. Добраться туда не просто. Сам Оболонский обнаружил Подляски совершенно случайно: когда возвращался от Белькиной Башни, то на развилке он повернул не в сторону Заполья, а севернее, сделал огромный крюк и в конце концов сбился с пути. Пару часов плутал в лесу настолько густом, что лошадь пришлось вести под уздцы. Но ему повезло. Он случайно вышел к спрятанным среди пущи Подляскам, а оттуда словоохотливые сельчане довели его до большака. Тогда же еще он подумал, что в такой глухомани хорошо прятать темные делишки… А кто их здесь не прячет? И кто здесь не прячется? Тот же Хозяин – он скрыт, и он на виду, как ни парадоксально это звучит. За несколько дней невидимого противостояния Оболонский находил слабые искры его магии везде и нигде конкретно, так, не весомее легкого касания. Следы были слабые, но ощущение силы, стоявшей за ними, сбивало с толку. Сила была мощной, а еще – как ни странно – манящей. Оболонский никогда раньше с таким не сталкивался, но следы чужой магии обволакивали его, как паутина. Чем больше он пытался в них разобраться, тем сильнее увязал в них, все больше дезориентируясь даже в собственных ощущениях. Похоже, не просто магия Хозяина, но даже следы его магии были опасны, и чтобы сохранить собственный ум трезвым и ясным, Оболонский был вынужден отступить. Игра Хозяина или как там его называть напоминала сытого хищника, расслабленного, снисходительного и равнодушного, лениво играющего со своей жертвой и сознающего свои недюжинные силы – до тех пор, пока кому-нибудь не взбредет в голову ткнуть его палкой в бок. И тогда – молниеносный прыжок, удар лапой, клыки в шее, упоение кровью… – и опять ленивое добродушие и сытость. Хозяин играл со своими преследователями, не иначе; в процессе этой игры он немного раскрыл себя, дал охотникам учуять его след, затравить собаками, и как только узнал, кто охотник и где псы, не колеблясь начнет убивать, убивать и убивать, просто чтобы выжить. А еще у Хозяина есть цель, некий план – ведь спонтанными его действия не назовешь, они продуманы до мелочей, включающих даже задержку Оболонского в Звятовске. Хозяин что-то задумал и предупреждает тех, кто решился ему помешать. И с каждым разом эти предупреждения становятся все внушительнее и впечатляющее.

Первое предупреждение – мертвый старик у сгоревшего хутора. Не верится, что селяне могли оставить тело в воде, значит, тело появилось позже. И именно тогда, когда к озеру приехали ведьмаки. Почему хутор? В чем предупреждение? И кому? Оболонский был уверен – Герману. Кардашев первым обратил на себя внимание Хозяина, когда стал крутиться возле хутора на озере. Но почему? Что особенного было в том месте? Этого Константин не знал, зато наверняка знал Герман. Следов магии, кроме устроенного пожара, на хуторе он не нашел, линии силы на озере ничего конкретного не показали, но может, там было спрятано нечто совершенно немагическое?

Второе предупреждение – утопление Мазюты. Несчастный врунишка, решивший поднять собственный авторитет, рассказывая об убийстве оборотня, только и хотел, что обратить на себя внимание. Но его смерть обратилась в недвусмысленную угрозу Герману. И когда тот не послушался – его убили.

На том Хозяин, похоже, решил, что больше ему никто не угрожает. Но тут появился Оболонский и предупреждения посыпались с новой силой. Однако теперь они адресовались самому тауматургу.

Первым предупреждением можно считать удар по голове при выезде из Заполья. Оболонский тогда еще не враг, однако уже на примете. Связано ли это с посещением имения Меньковича? Вероятно. Именно тогда Константин впервые почуял отблески чужой магии, даже не чужой, а чуждой. Потом он не раз столкнется с ней, во многих местах и с разной интенсивностью, но так и не сможет понять, что она такое, а с каждой попыткой распознать ее лишь усилит ощущение паутины, в которую все больше и больше впутывается.