Писательница Клэр Вей Уоткинс выросла в городке Парамп, штат Невада. Парамп, название которого переводится как «водяная скала», расположен на полпути между Лас-Вегасом и Бэдуотером (впадиной в Долине Смерти). Климатические условия в тех местах очень жесткие: в середине лета температура держится на уровне +36 °C. Парамп, можно сказать, находится в глуши, зато там есть ценные водные источники, бьющие из артезианских скважин{160}. На этих землях жили южные пайюты, пока в 1800-х годах там не поселились европейские колонисты. Выращивание хлопка и люцерны со временем уступило место другим промыслам, и сегодня в Парампе работает несколько казино, (легальных) борделей, есть площадка для игры в гольф и автострада. Средний семейный доход в Парампе ниже среднего дохода по США в целом, однако можно смело утверждать, что в местном населении преобладают низы среднего класса.

Казалось бы, ученики с лучшей успеваемостью из этой мелкобуржуазной среды вполне могли бы надеяться поступить в лучшие университетские колледжи страны. Однако, по словам Уоткинс — из очерка, который она назвала «Лига Плюща оказалась другой планетой», — это совершенно ошибочное мнение{161}. Там она рассказывает о поездке на озеро Тахо. Она училась тогда в двенадцатом классе, и ее вместе с Райаном, ее приятелем из Парампа, отобрали в качестве финалистов-старшеклассников для участия в конкурсе «Лучшие 100» от штата Невада. Вот что она пишет:

Хотя Клэр жила всего в часе езды от большого города, она практически ничего не знала о колледжах и о том, как в них попасть. Она внезапно поняла, что жила в изоляции, не зная, как все устроено даже на местном уровне. Это позволяет понять, что социальная иммобильность и неравенство — отнюдь не временные явления. Возможно, рассказ Клэр поможет нам получить ответ на вопрос о том, почему большое количество людей не получает лучшего образования, несмотря на увеличение разрыва в заработках между образованными и необразованными людьми.

Иммобильность возникает оттого, что люди оказываются в ловушке социальных условий и среды, в которой они родились: те сети, которые для них являются изначальной данностью, не обеспечивают их информацией и возможностями, которые необходимы, чтобы преуспеть в жизни.

Помимо моральных возражений, какие вызывает это явление, иммобильность представляет проблему еще и потому, что снижает производительность общества в целом: ведь многие люди, которые потенциально могли бы приносить огромную пользу, прозябают в безвестности. Сколько непроявившихся Пикассо проработали всю жизнь в угольных шахтах? И как вылечиться от рака человеку, который родился в трущобах? Если посмотреть на иммобильность под этим углом, становится ясно, что она оказывает существенное влияние на темпы роста страны.

Ключевую роль в нашем рассказе об иммобильности играет гомофилия. Именно гомофилия определяет ту информацию, которой располагают родители, да и практикуемые ими методы воспитания. И даже если оставить в стороне родителей, то от сообщества, в котором существует ребенок, очень во многом зависят его возможности получить то или иное образование и в будущем зарабатывать много или, наоборот, мало денег. Изначальные условия жизни диктуют ему, чего можно ждать от общества и что общество ждет от него. Об этом хорошо написала Алона Кинг, молодая чернокожая женщина, выбравшая в Стэнфордском университете основной специальностью компьютерные науки: «Ненавижу проходить по вестибюлям корпуса Гейтса… У меня в голове вечно раздаются четыре слова, которые наверняка мысленно произносит каждый встречный представитель нетехнического меньшинства, когда те видят представителя незнакомого меньшинства в этом техническом месте: „Эй, ты не заблудилась?“»{162}

Чтобы понять, какую важную роль играют сети в сохранении иммобильности и неравенства, мы начнем с некоторого общего обзора этих двух явлений и рассмотрим их тесную взаимосвязь. А еще мы поговорим о меняющемся рынке труда — и о растущем разрыве между заработком людей с университетским дипломом и без него. Заключительный пример — иммобильность в образовании: дети, рождающиеся у необразованных родителей и попадающие в соответствующие сети, как правило, обречены с рождения оставаться на более низких уровнях когнитивного взаимодействия и образования, и в итоге у них гораздо меньше шансов получить высшее образование.

Разобравшись с этой подоплекой, мы сразу перейдем к сетям и рассмотрим несколько моментов. Во-первых, как мы уже поняли из рассказа Клэр, гомофилия ограничивает информационные потоки и мешает получать простейшие знания — не только о ценности образования, но даже о том, как к нему подступиться. Это относится и к способам воспитания, которые выбирают родители, и к тому, чтó дети узнают от окружающих людей. Во-вторых, стимулы получить образование и затем поступить на официальный рынок труда в значительной мере обусловлены поведением сверстников и вообще той среды, в которой человек растет. В-третьих, когда доходит до поисков работы, заработок и возможности молодого человека сильно зависят от того, многие ли его сверстники успели найти работу: ведь первичные источники работы — это сети личных контактов. Эти сетевые эффекты, действуя в сочетании — и особенно подпитывая друг друга, — помогают нам понять, отчего иммобильность и неравенство столь живучи и продолжают расти. Эти силы оказываются более мощными, чем эффекты благосостояния, передающегося от родителей к детям (они объясняют лишь часть недавних тенденций).