Пятью странами с наиболее ярко выраженной сегрегацией оказались Зимбабве, Гватемала, Афганистан, Уганда и Турция: у всех у них был выявлен индекс 0,36 или выше. Странами с наименьшей степенью сегрегации по этническому признаку оказались Германия, Швеция, Нидерланды, Камбоджа и Южная Корея: все они набрали менее 0,01. Китай, Индия, Россия, Израиль и Испания находятся в диапазоне от 0,08 до 0,24, а США и Великобритания — в диапазоне от 0,01 до 0,03. Пожалуй, это может показаться удивительным, но это ведь довольно большие страны, а сегрегация во многих американских и британских городах происходит на уровне городских кварталов. А применяемый здесь критерий сегрегации позволяет установить, живут ли представители разных этнических групп в совершенно разных районах страны, и не учитывает проявление гомофилии на местном или сетевом уровне. Например, в Израиле арабы и евреи, как правило, живут в разных городах, за некоторыми исключениями, и потому у страны в целом индекс сегрегации высокий. И напротив, в США азиаты, чернокожие, азиаты и выходцы из Латинской Америки очень часто живут в одних и тех же городах — правда, населяют разные кварталы. Потому Израиль, согласно этой шкале, — страна с более высоким уровнем сегрегации, чем США.

Независимо от того, почему в той или иной стране существует высокий или низкий уровень сегрегации, мы все равно видим, что один этот голый показатель позволяет сделать выводы о том, насколько плохо или хорошо идут дела в этой стране. По одним лишь названиям стран и по уровню сегрегации в них можно догадаться, что там происходит в целом. Страны с наибольшей сегрегаций — самые бедные, у них самые плохие правительства, а страны с наименьшей сегрегацией — наиболее богатые, и у них лучшие правительства.

Опираясь на данные Алесины и Журавской, я составил свой график, где показано, как несколько основных переменных коррелируют с индексом сегрегации разных стран. Чтобы не загромождать график, я оставил в нем только страны с минимальным ВВП. Так, Гана еще попала в мой список стран с минимальным ВВП, а Кот-д’Ивуар — уже нет. На более полном рисунке, где присутствуют все страны, график получился еще более крутым, но из-за большого количества подписей он, увы, становится нечитаемым{157}.

На рисунке 5.9 мы видим, как общая производительность страны, выраженная показателем ВВП на душу населения, соотносится с уровнем сегрегации в этой стране. Основная тенденция такова: чем выше сегрегация, тем ниже производительность. Средний показатель ВВП стран с наименьшей сегрегацией в шесть с лишним раз выше среднего показателя ВВП стран с наибольшей сегрегацией. Эта обратная зависимость, представленная при помощи сквозной оптимально выведенной линии, в высшей степени значима в статистическом отношении (на уровне выше 99,9 %).

Рис. 5.9. График зависимости ВВП разных стран от имеющегося в них уровня сегрегации.

В зависимости, показанной на рисунке 5.9, стоит обратить внимание и на кое-что еще. Она очень приблизительная — между разными странами наблюдается большой разброс. Например, в странах с низким уровнем сегрегации диапазон показателей ВВП весьма широк. Низкая сегрегация — еще не гарантия высокого ВВП: есть общества с крайне низким уровнем сегрегации, где в экономике дела обстоят очень плохо. Впрочем, важнее отметить другое: там, где зафиксирован наивысший уровень сегрегации — выше 0,25, — нет стран с высоким ВВП. Очень высокие показатели сегрегации, по-видимому, несовместимы с высоким ВВП: в правой верхней части рисунка (там, где могла бы иметься высокая сегрегация и одновременно высокопроизводительная экономика) вообще нет стран. Низкая сегрегация еще не служит гарантией процветания, однако высокая сегрегация, похоже, начисто исключает ее.

Почему же сильная сегрегация приводит к возникновению менее эффективных правительств и не способствует развитию экономики?{158}Алесина и Журавская предлагают следующее объяснение: большая сегрегация приводит к тому, что люди в такой стране меньше доверяют друг другу, поэтому плодятся политические партии, преследующие специфические интересы, а это, в свой черед, приводит к постоянным склокам во внутренней политике, и в итоге правительство работает плохо.

Вскоре мы рассмотрим ряд других последствий гомофилии, в том числе расхождения в верованиях, бытовых нормах и жизненных возможностях между разными социальными группами.

По мере того как мы продвигаемся вперед, полезно держать в уме множество сил, которые подталкивают людей к себе подобным: общность территории и поводов для контактов, объединяющие их задачи и цели, легкость общения, предсказуемый и понятный характер поведения и бытующих норм, реальное или мнимое межгрупповое соперничество и проистекающие из него предрассудки и расизм, а также присущая нам всем социально-психологическая тяга отождествлять себя с той или иной группой. Каскадные явления в поведении — вроде тех, что Шеллинг выявил на примере людей, предпочитающих определенное соседство, — увеличивают разобщение между группами, а обратная связь в виде чужих норм поведения углубляет и расширяет пропасти, разделяющие людей.

Гомофилия — настолько органичная часть человеческих сетей, и мы так свыклись с ней, что почти не отдаем себе отчет в ее существовании. Мы не только перестаем замечать ее в повседневной жизни, но не видим ее даже тогда, когда пытаемся понять собственную культуру, обычаи и нормы поведения. С одной стороны, гомофилия делает нашу жизнь и поведение окружающих людей предсказуемыми{159}, а с другой стороны, она несет с собой разобщение. Трещины, проходящие по нашим общественным структурам, настолько глубоки, повсеместны и прочны, что играют не второстепенную, а очень часто главную роль в понимании поляризации мнений и верований, а также стойкого неравенства жизненных возможностей, занятости и благополучия людей, о чем мы и поговорим в следующих главах. Забывая о существовании этих важнейших разрывов в сетях, правительства могут проводить неэффективную политику при попытках решить все перечисленные проблемы.