Он был человеком высокого роста, с седыми усами, и большими голубыми глазами с вежливым выражением. Я поприветствовал его и представился. Он уже знал о моем возвращении из России и с нетерпением ожидал услышать о моих впечатлениях, особенно о послереволюционных событиях. Граф уже прочитал об убийстве царской семьи и был этим потрясен.

Гуляя со мной по саду, полному запахом роз, он мне их показывал, называя самые разные имена. Навстречу вышла графиня, красивая и еще моложавая женщина в сопровождении фройлян Вен. Я представился еще раз и сразу должен был перейти к рассказу о местах, где я бывал – о поместьях князя Мещерского и богача Хомякова, о замке в Красной Горе княгини Долгорукой. Графиня предложила нам чай и мы вошли внутрь виллы. Гостиная, куда мы попали, была украшена множеством произведений искусства – картинами, статуями, коврами. Чай подавала молоденькая горничная [в оригинале по-русски]. Говорили только о России. Граф рассказал о своих владениях на Смоленщине и на Кавказе, о своих научных трудах. Будучи искусствоведом, он имел университетскую кафедру в Петербурге. Он показал мне и свои монографии, вышедшие в Петербурге[16]. Это были прекрасные тома, большого формата, с золочеными обрезами, множеством цветных иллюстраций и ценными обложками. Он явно гордился этими книгами, я же выразил ему свое восхищение, что порадовало графа. На прощание он попросил меня возвращаться вновь – вместе с моим братом Лео, о котором он слышал как об историке[17].

В самом деле, вскоре и Лео Сантифаллер[18] нанес визит эмигранту. Во время долгого чаепития у превосходного самовара, он тоже разглядывал ценные книги, в том числе по армянской архитектуре. Бобринской рассказал о своих поездках в Ереван, Эчмиадзин, Эрзерум, и показал также собственные книги. Так родилась дружба между этими двумя исследователями, объединенными любовью к истории и народному искусству.

Предоставим опять слово Пиусу Сантифаллер:

Одним прекрасным полуднем в Лафайхоф нанесли визит графы Бобринские с эстонкой фройлян Вен. Граф уже познакомился с моим отцом, нотариусом, который помог ему оформить покупку земли и контракт на ее владение. Мой брат представил всю группу родителям, и затем провел в большую буфетную, где им предложили кофе со взбитыми сливками и сладкими и солеными пирожками. Граф весьма заинтересовался старым зданием в Лафайхофе, XVI века. На камне из порфира там стоит и дата, 1559 год; на всех трех этажах, начиная с подвального, нависали массивные бочарные своды. Во время беседы граф выразил желание увидеть русского человека, который уже два года работал в Лафайхофе. Позвали Ивана, и граф любезно с ним познакомился за руку. Они поговорили немного по-русски: граф поинтересовался, из какой он губернии, где его взяли в плен и нравится ли ему Австрия. Иван ответил ему своим контральто: «Австрия очень добра, много фригелей[19] кушают и много молятся» [в оригинале по-русски]. Мы очень смеялись этому непосредственному ответу; более всех – граф, хохотавший до слез. Иван, обычно бледный, покраснел от смущения как рак, в опасении, что сказал что-то не так. В кухне ему потом предложили солидное угощение с сыром, ветчиной и графинчиком красного вина.

В Южном Тироле, в самом деле, в то время оказалось много русских военнопленных. Например, только летом 1915 г. сюда прибыло около 600 солдат. Преимущественно это были крестьяне, мобилизованные царским правительством из самых разных уголков огромной Империи ради той чудовищной войны. Многие из них скончались вдали от родины – от голода и холода, трудясь на строительстве шоссейных и железных дорог в долинах Пустерия, Гардена, Фиемме, или же на полях у реки Адидже и горного массива Шилиар.

По печальной иронии судьбы в русских и украинских степях одновременно гибли солдаты-тирольцы, посланные на Восток австрийским императором.

Местные люди относилось к пленным доброжелательном, помня и о том, что и их родные находятся в сходных условиях. Русских считали также хорошими работниками и вообще «молодцами». С весны 1918 г. начался обмен военнопленными и постепенно те, кто выжил, вернулись домой[20].

Обратимся опять к свидетельству Сантифаллера:

Однажды я встретил фройлян Вен, компаньонку графини Бобринской. Она одной ходила за покупками в Кастельротто и теперь возвращалась. Я сопроводил ее до Фарбенграбена, откуда прямая дорога шла к вилле Бобринских. Фройлян рассказала мне о роде Бобринских, которые происходили от царицы Екатерины Великой. При своем петербургском дворе императрица имела нескольких фаворитов и любимчиков, среди которых фигурировали и братья Орловы. Один из них [Григорий] был особенно мил царице, и она родила от него сына . Все члены роды были доблестными офицерами и сановниками, верными царскими слугами. «Мой господин – эрудит – охотно продолжала фройлян Вен – а его брат был назначен Николаем II губернатором бывшей австрийской провинции Галиция, когда в 1914 г. ее взяли русские. До 1915 г. тот жил во Львове. Когда же австрийцы с немцами, после победы при Горлице, отвоевали Галицию и Львов эвакуировался, он вернулся в Петербург[21]. Боже мой, что еще нам предстоит потерять в этой несчастливой войне – воскликнула в горе фройлян Вен. Прекрасные земли в России, чудесные произведения искусства из собрания господина… Неужели он всё это потеряет? Не могу поверить! А вся позлащенная и серебреная посуда и столовые приборы из чистого золота, что были у нас в Грузии! Что еще потеряет наш бедный граф»?

Фройлян остановилась и, заломив руки, воскликнула: «а моя родина, моя дорогая Эстония, мой чудный Ревель на голубом море… Увижу ли я вновь свою родину?»

В ее глазах сверкнули слезы и мы расстались – на дороге, ведущей в Сиузи.

Известно, что Эльвира Вен, верная компаньонка Бобринских, поступила к ним в дом в июне 1913 г. Когда Алексей и его первая жена вернулись в Россию, она осталась в Сиузи, занимаясь виллой.

По возвращении, она сумела установить добрые отношения и с новой хозяйкой, о чем косвенно свидетельствует это письмо: