4. Фруассар сохранил для нас речи самого известного из агитаторов 1381 г., капеллана Джона Болла: «Этот Джон Болл имел обыкновение в воскресный день, когда все выходили из церкви после мессы, отправляться оттуда на кладбище. Там он собирал вокруг себя народ и проповедовал ему, говоря:

— Люди добрые, дела не могут хорошо идти в Англии, да и совсем не пойдут, покуда имущество не станет общим, покуда есть крестьяне и дворяне и покуда мы не равны. Почему те, кого мы называем господами, бо́льшие господа, чем мы? Ведь все мы происходим от одного отца и одной матери, Адама и Евы. Могут ли они сказать и показать нам, в чем они лучшие господа, чем мы, кроме того, что заставляют нас возделывать и выращивать все то, что сами лишь тратят? Они одеты в бархат, а мы в дерюгу; у них есть вина, пряности и добрый хлеб, а у нас лишь рожь, отруби да солома, и мы пьем одну воду; они живут в хороших усадьбах, а мы в полях, хоть в дождь, хоть в ветер, но именно от нас и нашего труда происходит все, чем они живут… Пойдем к королю. Он молод. Пожалуемся ему на наше рабство. Скажем ему, что мы хотим, чтобы было по-другому, и мы это исправим».

Джон Болл, примкнувший к повстанцам священник-лоллард, обращается с проповедью к королевским войскам. Миниатюра «Хроник» Жана Фруассара. 1470

5. Так обычно говорил Джон Болл по воскресеньям, после деревенской мессы, и, расходясь, многие шептались: «Он верно говорит». Однако требования крестьян были не так коммунистичны, как проповеди Джона Болла. Они требовали всего лишь своей личной свободы и замены всех повинностей денежным оброком в 4 пенни с акра. Непосредственным поводом к возмущению стал налог, который советники короны очень неуклюже захотели собрать второй раз, потому что первая поездка сборщиков не принесла достаточно денег. Когда крестьяне снова увидели людей короля, а те захотели арестовать строптивцев, целая деревня разозлилась и обратила их в бегство. Потом, напуганные собственным поступком, крестьяне ушли в лес. Там уже жили бесчисленные люди вне закона, оказавшиеся в этом положении из-за неразумного применения «Уложения о работниках». Так появилась целая армия, вполне готовая для бунта. И вот от колокольни к колокольне побежал столь ожидаемый призыв: «Джон Болл приветствует вас всех и подает вам знак, ударив в колокол». За несколько дней Эссекс и Кент вспыхнули. Повстанцы грабили дома, убивали сторонников герцога и представителей закона. Навязчивой идеей восставших было уничтожение всех письменных свидетельств их кабалы. В захваченных имениях они сжигали учетные книги и грамоты. При появлении повстанцев дворянство, до странности неспособное организовать сопротивление, бежало, а вскоре крестьяне и люди вне закона вошли в города. Настал черед сеньоров прятаться в лесах. Зажиточные обитатели городов приняли восставших довольно хорошо. В Кентербери объединившиеся горожане и деревенские жители свели кое-какие счеты, обезглавив особенно ненавидимых людей. Затем это войско двинулось на Лондон. Ведь там был юный король, про которого вожди восстания говорили, что он «милостив», а простые люди ничего не знали, кроме того, что это ребенок и его надо защитить от его дяди Джона Гонта, самого ненавистного из вельмож. Можно представить, как они шли по тропам, сбившись в толпы, по деревням, вооруженные палками, ржавыми мечами, топорами, старыми луками и стрелами без оперения.

6. Король и верные ему люди укрылись в лондонском Тауэре. Сам город было легко защищать: мост, который отделял его от реки, был подъемным, достаточно было поднять его средний пролет. Но олдермен, благосклонный к восставшим, сдал им ворота, несмотря на мнение мэра, который ратовал за порядок. И сразу же на улицах стали происходить ужасные сцены. Крестьяне открыли тюрьмы, и, как случается при всякой революции, множество подонков вышли из тени, чтобы грабить и убивать. В Чипсайде поставили плаху, и полетели головы. Целый квартал фламандцев был истреблен без всякой причины, только потому, что они были чужестранцами. Дом Джона Гонта сожгли. Лишь юный король находил милость в глазах черни. Уже в первый день он обратился к толпе с лодки, не сходя на берег. Его приветствовали ликующими криками. Неизвестно почему, но он стал кумиром всех этих несчастных, и ему предстояло извлечь из этой популярности большую выгоду. В первый раз он встретился с восставшими в Майлс-Энде (Mile’s End), на поле рядом с Лондоном, и сделал вид, будто дает им все, чего они требуют. Тридцать писцов принялись писать дарующие свободу грамоты и скреплять их королевской печатью. Крестьяне поверили этим пергаментам. И, получив свою грамоту, каждая группа покидала поле и триумфально возвращалась в Лондон с королевскими знаменами, которые ей выдали. Наверняка советники Ричарда и не собирались признавать, будто эти уступки, вырванные с помощью грабежей и убийств, имеют хоть какую-то юридическую силу. Они всего лишь пытались выиграть время. Новые злодейства вынудят их стремительно перейти в наступление.

Гибель Уота Тайлера. Миниатюра «Хроник» Жана Фруассара. 1470

7. Пока король отсутствовал в Тауэре, туда проникли повстанцы, и вскоре у входа на Лондонский мост были выставлены головы архиепископа Кентерберийского и казначея. Надо было любой ценой удалить оттуда эту кровожадную и распоясавшуюся толпу. Многочисленные группы крестьян, удовлетворенных своими грамотами, уже покинули город. Оставалось всего несколько тысяч, без сомнения самых худших, которые хотели продолжить грабеж. Но к королю со всех сторон прибывали рыцари и горожане, желавшие примкнуть к нему. На следующий день восставшим было указано новое место для встречи: Смитфилдский конный рынок. Царственный ребенок прибыл туда на коне, за ним следовали мэр Лондона и целая свита, на другом конце площади толпились «простаки», вооруженные своими луками. Их вожак Уот Тайлер выехал верхом вперед, навстречу королевскому кортежу. Что же случилось? Свидетельства хронистов разнятся между собой. Наверняка Уот Тайлер повел себя дерзко, и мэр Лондона, у которого под платьем было спрятано оружие, вдруг разгневался и поразил наглеца ударом в голову. Как только он упал, люди короля окружили его, чтобы толпа на другом конце площади этого не увидела. Но бунтовщики все же успели заметить его падение и, построившись в боевую линию, уже стали натягивать свои луки, когда юный король неожиданно сделал героический жест, который спас положение. Он покинул своих людей, сказав им: «Оставайтесь здесь, и чтобы никто за мной не следовал». Затем приблизился к мятежникам совершенно один и сказал им: «У вас нет другого предводителя, кроме меня. Я ваш король. Сохраняйте спокойствие». Вид этого красивого ребенка, подъехавшего к ним доверчиво и спокойно, обезоружил восставших, у которых не было ни вожака, ни плана действий. Ричард возглавил их и вывел из Сити. Таков, по крайней мере, рассказ Фруассара.

8. Убийцы и грабители не очень-то заслуживают жалости. Однако среди крестьян 1381 г. было много хороших людей, веривших, что защищают правое дело. И нельзя было видеть без волнения этот патетичный и доверчивый кортеж, следовавший за красивым царственным ребенком, который вел их на муки. Ибо подавление восстания было не менее жестоким, чем оно само. Как только войско этой Жакерии распалось и крестьяне вернулись в свои деревни, король и его судьи поехали из графства в графство, чтобы устраивать кровавые судилища. Восставших вешали сотнями. В Лондоне, на плахе, которую повстанцы сами поставили в Чипсайде, рубили головы повинным в убийствах, но в том числе и множеству невиновных. Чтобы полнее насладиться своей местью, родственники жертв, даже женщины, просили дозволения самим казнить вчерашних палачей. Террор правящих классов был основательным; дошло даже до запрещения сыновьям вилланов поступать в университеты. Либеральные рыцари и буржуа (а такие находятся всегда) потеряли в парламенте всякий авторитет. Но независимый дух английского народа не погиб и в дальнейшем восторжествовал. В конце века «Уложение о работниках» вышло из употребления, и мировым судьям было рекомендовано решать вопросы оплаты полюбовно. Наконец при Тюдорах крепостное право и вовсе было отменено, а «при Якове I даже стало расхожим мнением, что любой англичанин — свободный человек».