10 октября 1952-го, выступая на съезде Ассоциации американских отелей в Сент-Луисе, штат Миссури, Конрад сказал: «Через сутки после опубликования речи «Америка молится» меня буквально засыпали письмами с просьбами прислать экземпляр этого яркого призыва. Письма приходили почти изо всех стран мира, из каждого штата нашей страны. Мне писали старики и молодые, богатые и бедные, военные и штатские, циники и простодушные, философы и рекламщики, раввины и священники христианской и католической церкви, ученые и безумцы из всех слоев общества, восьмилетние дети и девяностолетние старики, всего я получил 160 тысяч просьб о получении экземпляра газеты с речью, и порой эти письма вызывали у меня слезы».

Стюарт Армстронг, который позднее работал с Ники Хилтоном в «Инн дивижн» корпорации «Отели Хилтон», вспоминал: «Хотя Конрад Хилтон был очень общительным и дружелюбным, невозможно было не чувствовать его возросшую влиятельность. Ники тоже это понимал. Однажды он сказал мне: «Рядом с ним я стал казаться себе маленьким и ничтожным. А как иначе, если я вижу по телевизору или слышу про радио, как он читает эту молитву миллионам граждан? Это ошеломляет. Так что я стараюсь не думать об этом». И при этом Ники очень гордился своим отцом. Не один раз в моем присутствии его сыновья, Ники, Баррон или Эрик, говорили друг другу: «Ты можешь в это поверить?» – имея в виду огромное влияние Конрада на всю страну. Эрик говорил: «Это просто невероятно. Он же просто мой папа». Да, дома он был их папой, но в национальном масштабе он внезапно приобрел такой авторитет и влияние, что его можно было назвать «отцом всей Америки».

В декабре 1950-го – когда приближалось Рождество и очередной день рождения Конрада Хилтона – он приобрел великолепное поместье, которое три последующих десятилетия будут называть Каза Энкантадо, или Волшебный Замок. Это был роскошный двухэтажный особняк в 35 тысяч квадратных футов, построенный в современном георгианском стиле и расположенный на площади в восемь с половиной акров недалеко от Белладжио-Роуд в Бель-Эйр.

Прежде чем решиться на покупку особняка, Конрад попросил разрешения провести в нем утро, чтобы в одиночестве подумать и помолиться. Несмотря на его огромные размеры (17 спален и 26 ванных комнат!), подойдя к высоким, от пола до потолка, окнам, откуда открывался вид на чудесную панораму, Конрад пришел в восхищение от окутывающей поместье атмосферы мира и покоя. Он понял, что должен его приобрести. Дом, стоящий на вершине холма, откуда можно было видеть территорию «Бель-Эйр Кантри Клаб», был построен в 1938-м во время Великой депрессии и стоил больше 2 миллионов долларов, что по нынешним временам составляет примерно 20 миллионов. Конраду он достался дешево, всего за 250 тысяч с меблировкой. Это приобретение позволило радостно отпраздновать окончание 1950 года, который для Хилтонов оказался очень тяжелым, главным образом из-за неприятностей, пережитых Ники с Элизабет Тейлор. Как только Конрад купил этот особняк, Ники сразу переехал к нему. В просторном особняке отец и сын редко виделись друг с другом.

– Особняк был потрясающе красивым, – говорила Жа-Жа о Каза Энкантадо. – Конрад славился своим тонким вкусом. Это был настоящий дворец.

Действительно, судя по фото, сделанным, когда в доме жил Конрад, он был обставлен с роскошью и большим вкусом. В холле стояли бронзовые изображения индийских богов Дэви и Шивы работы XIV века, в фойе – две китайские вазы эпохи Минь. Салон украшали дивные вазы из датского фарфора. Стены гостиной выложены панелями XVIII века, расписанными любимым художником Конрада Жан-Батистом Грёзом, скончавшимся в 1805 году. Огромную гостиную с высоким потолком, откуда открывался прекрасный вид на «Кантри Клаб», украшали старинные венские часы XVIII века. С первого этажа на второй вела парадная, плавно изгибающаяся лестница. Великолепная спальня Конрада, расположенная на втором этаже, походила на королевскую, обтянутые золотистым шелком стены прекрасно сочетались с таким же покрывалом и портьерами, а также с шерстяным ковром золотистых тонов. Один угол комнаты занимал камин из зеленоватого итальянского мрамора.

Конрад говорил, что каждый раз, оглядываясь вокруг, он невольно вспоминал обожаемую маму, Мэри Лауферсвейлер Хилтон, думал, как бы она всем этим восхищалась. Наверняка она сказала бы, что особняк слишком велик для ее сына – и он согласился бы с ней, но все равно она пришла бы в восторг. Вряд ли она могла предполагать, что один из ее сыновей, которых она растила в жалком домишке в Нью-Мексико, добьется такого оглушительного успеха.

Гости говорили, что Каза Энкантадо скорее похож на один из громадных отелей Конрада, чем на жилой дом. Однажды маленькая Линда, дочка Эрика и внучка Конрада, свернула не в тот коридор и заблудилась. «Я как-то отстала от всех, – вспоминала она много лет спустя, – может, заметила что-то интересное, отвлеклась и заблудилась. Я испугалась, что меня не найдут». Малышка проходила комнату за комнатой, и ее все больше охватывал страх. По сравнению с ее скромным техасским домом с восемью комнатами, этот особняк в 61 помещение по-настоящему поражал. Наконец она наткнулась на лифт, но побоялась в него войти, потому что он показался ей похожим на гроб. «Мне было очень страшно, – смеясь, вспоминала она. – Я окончательно заблудилась в этом огромном доме, все шла, шла, надеясь, что увижу хоть кого-нибудь. С тех пор я запомнила, что нельзя отставать от людей, а то потеряешься».

Лос-анджелесская «Таймс» однажды написала, что Каза Энкантадо был «одним из красивейших поместий на западе от Миссисипи». Но, пожалуй, лучше сказал Ники Хилтон: «Я смотрю вокруг и говорю себе: Господи, ты только посмотри, чего добился мой папа. Если уж это не счастливая жизнь, то я не знаю, что это такое».

Несмотря на окружающую красоту, это не значило, что все обитатели Каза Энкантадо были счастливы.

– Мне все равно. Дайте мне чашку кофе, плесните в него коньяку и оставьте меня в покое, – однажды утром прохрипел двадцатитрехлетний Ники.

Выглядел он ужасно. Лицо заросло недельной щетиной, обычно такие ухоженные волосы были сальными и спутанными, под глазами темнели мешки. Держа во рту сигару, он сидел за массивным обеденным столом в доме Хилтона и сердито следил тусклыми глазами за старшей горничной Марией де Амате.

Мария и ее муж Хуан, садовник, жили в поместье. Их маленькая дочка Кони часто играла в песочнице с детишками других слуг и работников, которые приходили сюда на день. В то утро Мария с другой горничной, Долорес Холл, застали в кухне Ники, который был таким же, как все эти дни, – мрачным и унылым с похмелья. Она лишь спросила, что подать ему на завтрак, как он сразу окрысился на нее.

– Да, мистер Хилтон, – сказала она, стараясь не обращать внимания на его тон, и стала наливать ему кофе.

– А что это вы так нервничаете? – раздраженно спросил Ники, очевидно заметив, что у нее дрожат руки.

Но Мария вовсе не нервничала. Просто у нее был сильный артрит, который донимал ее особенно по утрам, и она с трудом удерживала в руках тяжелый кофейник.