Все люди бегают с разной скоростью. В паре один тоже неизбежно обгонит другого в чувствах. Кто-то забуксует в быте, в мечтах, в надеждах.

Это нормально.

Главное – не забывать, что тянуть за собой на буксире – эффективнее, чем толкать сзади.

Главное – не забывать о главном.

О том, что на «потрясающе», «феерично» и «божественно» не протянешь долгие годы.

О том, что «нормально» в отношениях – это нормально.

У души есть возраст. Чувства взрослеют. Любовь в двадцать и любовь в сорок – две разные лиги.

В двадцать твоя девушка расцветает от свидания к свиданию, хорошеет от платья к платью, смелеет от ночи к ночи. А ты встаешь очередным утром с ощущением, будто гопники слили из вашей любви весь бензин. Юность голодна и прожорлива.

В сорок ты в тысячный раз натыкаешься на жену в ванной, немного чудненькую спросонья, с колтунами снов волосах, с одним наполовину открытым глазом, с зубной пастой на пол-лица, в старом халатике, в котором она воевала еще в гражданскую, и вдруг чувствуешь – бездоказательно, исключительно по легкому покалыванию в кончиках пальцев, по струйке тепла вдоль позвоночника – что влюбляешься еще больше.

Я каждый раз восхищаюсь, когда вижу на улицах пожилые семейные пары, прожившие вместе много лет.

Конечно, я могу ошибаться. Вдруг они недавно встречаются, после того как дедулька бросил юную фотомодель и ушел к бабульке.

В моем подъезде живет такая семья динозавров. Ходят всегда вдвоем. Как два деревца по осени: листву, всю свою красоту, потеряли, но все равно держатся друг за друга скрюченными ветками, вросли в соседа. Если один забуксует на ступеньках, второй подтолкнет его слегка сзади, чуть ли не носом. Как панды.

Такие пары несут свои совместные годы как орден. Они тоже в чем-то ветераны. Они победили в войне с нелюбовью, которая нападает на каждый брак.

Но одиноких стариков на улицах все-таки больше.

Потому что нелюбовь побеждает чаще.

Молодость ценит одинаковость, зрелость – разность.

Поэтому так много ранних браков распадается в первые годы. Юные просто не доживают до восхищения непохожестью друг друга.

Полярность, разнозаряженность двоих – это тесто для вечности. Диалектика и течение крови возможны лишь между полюсами.

Однообразное затягивается ряской.

Нет ничего скучнее, чем жить с зеркалом.

Любящие не должны взаиморастворяться до степени смешения. Взаимопоглощения на равных не бывает – обязательно кто-то уступит больше.

«Ты – это я, а я – это ты» красиво звучит в тостах и в любовных эсэмэсках, но по факту больше смахивает на психическое расстройство. Если кто-то спешит подарить другому свою личность, значит, сам он ее не очень-то и ценит.

Любовь не равно капитуляция. Никто не требует от нас опустошать амбары на радость победителю. Некоторые скелеты лучше попридержать в шкафу, не всем нравятся мультфильмы Тима Бертона. То есть про коллекцию марок, на которую в свое время ежемесячно уходило ползарплаты, может, сразу и не стоит рассказывать (а если это марки исключительно с пандами, то про нее не стоит рассказывать примерно никогда).

«Ты – это ты, а я – это я» – такой союз в разы здоровее. Например, ты – березка, а я – древесный грибок, вместе мы образуем нечто весьма фриковатое. Любовь – это не две бесцветные взаимопроникающие амебы, сладковатые на вкус. Любовь – это всегда нечто фриковатое, невозможное по отдельности.

В конечном счете, как бы кто ни топил за «родство душ» и «вторую половинку», нас всех вштыривает от непохожести. Например, моя жена обожает мед, который я ненавижу, и я восхищен этим до глубины души. Когда она с наслаждением разглядывает, как по ложке стекает тягучая, янтарная, искрящаяся гадость, я не дышу и любуюсь женой, словно передо мной – инопланетянин.

Лучше двоим не знать, из каких скважин они качают нефть для их отношений. Двери своей Нарнии надежней держать закрытыми. Каждый человек заслуживает убежища, где никто, даже самый любимый, не сможет его найти.

А уважение к закрытым дверям чужой Нарнии – это и есть подлинное доказательство любви.

Легко любить в восемнадцать, когда гормоны гектарами выкашивают здравый смысл в мозгу, и хочется, чтобы все дни были, как одна эта ночь, и чтобы утро наступило для других, для непричастных.

Легко любить на форсаже, когда от страсти подкашиваются ноги, и небеса опрокидываются разбитой тарелкой, и звезды со звоном рассыпаются оторванными пуговицами.

Легко любить безответно, когда косишь под юного Вертера, и в безответной любви можно спрятаться от ответной.

Так любить – любительская лига, не профессия, лишь легкая разминка для сердца.

Любить жену – через шум и гам, через дни и пни, через смех и грех – это уже задача для профессионалов, это лига чемпионов.

«Я скажу тебе с последней прямотой». Женившись, я стал часто вспоминать эту мандельштамовскую строчку.

Для брака «последняя прямота» – непозволительная роскошь. Есть вещи, которые двое не должны говорить друг другу никогда. Как бы ни сосала под ложечкой геростратова жажда разрушить ваш двухместный храм, который где-то из пакли, где-то на паутине, где-то на честном слове.

Любить – значит беречь друг друга от своих правд. Любовь познается по непройденным Рубиконам.

Терпеть не могу любые формы власти. Мне близко мандельштамовское «власть отвратительна, как руки брадобрея». Власть – это всегда нарушение экологии ближнего, чьи-то руки на твоем лице.

Самая уродливая форма власти – это власть в семье. Соединение двоих – очень хрупкая тайна, сплошь состоящая из паутинок, оттенков и подтекста. Двое, не обязанные быть вместе, в какой-то момент вдруг обязуются самой своей природой, своей органикой во всем хитросплетении ее клеток, быть вместе. Кровь начинает приливать в направлении другого.

Власть разрушает паутинку, она вообще не терпит сложносочиненных конструкций. Власть – это след сапога посреди вашего китайского сада камней. Это кто-то в сером за спиной, запрещающий обернуться.

Путь от одного человека к другому всегда не близкий. И все мы однажды сталкиваемся с искушением срезать дорогу напрямик через власть. Но это можно сделать только за счет любви.

Священника Владимира Амбарцумова спросили однажды, любил ли он свою жену до свадьбы.