Девка лыбится, в свете дрожащего огня ее одежда становится розовой, так же как и прическа, и зубы, и волосы.

Рядом возится Богомол, но ему явно не под силу разорвать веревки.

Пухлые пальчики трогают мое лицо. Хоть бы в глаз не тыкнула, а то знаю я этих мелких неадекватов. Резко бью ее по коленке. Она теряет равновесие и валится на меня. Джек за ее спиной роняет горящую спичку.

Успеваю зацепить кляпом ворот ее платья и выплюнуть, прежде чем получаю в лоб от Потрошителя. Вдыхаю серый дым и выдыхаю первые строки молитвы.

Огонь вспыхивает волной. От синего к красному. И распускается лепестками цветущих маков. Это пугающе красиво и больше похоже на парад мухоморов. Дафна корчиться на полу, громко смеётся. Сообщник подхватывает девчонку на руки и уносит.

Пламя окутывает помещение. Вижу, что платье у девочки на самом деле красное. В дверях Дафна изворачивается, победно улыбается нам с напарником и повелевает нас запереть.

Ноги у меня уже горят. Огонь быстро эмансипировал все до чего смог дотянуться, беснуется вокруг, освещая убогий подвал, в котором нам с напарником суждено закоптиться. Не очень-то приятная могила: просторная, но завалена хламом и отходами животноводства. Подставляю руки пламени, чтобы его острые укусы прожгли веревки, и становится не до любования какашками. Как только освобождаюсь, смачиваю вейл в святой воде, (есть у меня запас в пузырьке на поясе), и обматываю тряпкой голову.

Псалом завершен, а мы все еще горим. Не действует суперсиятельный скилл против банального пламени.

Константин, оказывается, уже освободился и ломится на выход. Ловкий парень.

Он бьет плечом дверь, но она, в соответствии с жанром, не поддается.

Над головой хрустит потолок. Пожарные в Лондоне работают проворно, но деревянные здания горят слишком часто и лихо. Могут не успеть.

Рыжий разбегается еще раз. Тушу рукав, отпихиваю его и дергаю дверь на себя. Толку ломиться, если она в другую сторону открывается.

На улице прокатываюсь по земле, уничтожая искры на одежде. Напарник ловит меня и осматривает. Особенно негодует на подпаленный ежик волос.

– А вы не собираетесь когда-нибудь на покой? – проверив, нет ли поблизости еще одного маньяка с одержимым ребенком, спрашивает Константин.

– Какой? Покой нам только сниться. Количество демонов то у нас не ограничено!

– В старости, может быть?

– Может быть.

Огонь добрался до второго этажа и показывает нам языки из темных окон. Немного обидно, что нас обыграла четырехлетняя малявка, но кто ж знал, что они заодно.

Где-то в горящем здании осталось мое ружье и четки Богомола. А бусики, между прочим, даже от Вильгельма спаслись.

– И что будете делать?

– Куплю дом, соблазню Лукрецию…

Напарник пинает гальку под ногами и перебирает потерянные четки. Пальцы дергаются в воздухе, как у невротика.

– Не злись, брат, тебя рядом поселю.

– Насколько? – подходит он ко мне настолько близко, что избежать его щенячьего взгляда невозможно. Близко–близко, глаза в глаза.

– Не настолько, Константин.

Горло сводит горечью. У меня явное отравление угарным газом.

Выслеживать маньяка в Лондоне, все равно что гонять комаров на болоте. Давишь сотнями, а они только злее становятся. На мрачных улицах этого города демонов больше, чем булыжников на мостовой. Но нужный все никак не попадается.

Сегодня исчез еще один ребенок. На этот раз мальчик. Четвертое дитя. Родители рыдают, констебли разводят руками.

Мы только что сдали все приметы преступников оперативникам. Отчего мой Богомол злится и огрызается. Ему не поверили, рассмеялись в лицо на заявление о том, что маленькая девочка может быть организатором похищений. Даже вероятность ее одержимости никого не убедила.

– Вы говорите о себе в женском роде. Вы… больше не мужчина? – внезапно спрашивает напарник.

– Не могу ответить на этот вопрос, – чешу шишку на затылке. Три дня, а она все не сходит. Поиграли. Может, наигрались уже? Я надеюсь, что все дети живы и, хрен с ними, пусть будут наполовину демонами. Что угодно, только не мертвые.

– Хорошо.

Он что даже настаивать не будет? Какой тактичный нахал. Позволил бы себе хоть каплю любознательности.

– Тяжело не запутаться, когда постоянно сестрой называют. Вот я и запуталась. Запутался. А потом плюнул. Не такое это уж принципиальное дело, правда? – меня тянет на откровения. Если уж признавать собственную ничтожность, то по всем фронтам. – Правда – она ведь в душе.

Город-без-Темзы сегодня темнее обычного. Его окутал туман, гуще и плотнее обычного. К постоянной непогоде добавился дым от угля, активно внедряемого в производство новых мануфактур. Он словно трясина, затягивающая город.

Мы решили наведаться в собор Святого Павла. Напарник утверждает, что молитва прочистит ему мозги, я же планирую просто отоспаться.

– Правда – в Боге, – поправляет Константин.

– Ну и у него, тоже. Не зря же он меня отправил к тебе, – пихаю его локтем в бок.

– Не зря, – протяжно отвечает напарник. И я понимаю, что шутку он не допёр.

– Как-то это двусмысленно прозвучало.

– Совсем нет. Мне понравилось.

– Забудь.

– Нет. Это было красиво.

– Да пофиг.

– Нет.

– Что ты заладил?!

– Мне приятно, что вы дождались меня, а я дождался вас.

Замираем напротив друг друга, пройти еще один квартал, и мы на месте. Но ноги после его заявления двигаться отказываются. Зеленые глаза напарника слегка прищурены, губы растянуты в улыбке, куски тумана завязли в его буйной шевелюре.

Глубокое «До–о–о–он» разрывает пространство. Двенадцать часов, время обеденной.

– Вот что это за фразочка такая была сейчас?! Забыл, что я мужик? А если б ты в теле тетки оказался? Приятно тебе бы было?

– Мне было бы все равно.

– А вот и врешь.

– Я никогда не вру.

– Твоя правда, – приходится признать, потому что Богомол не врет. Никогда. Даже если мне этого очень хочется.

– Если бы в итоге я был с вам, меня не волновало бы в каком теле находится моя душа.

Закатываю глаза и несусь в храм. Меня подгоняет осиный рой, жалящий моими же переживаниями.

– Хватит глупости вещать! – но признание напарника приятно греет душу. Сердце стучит, будто сваи нового дома заколачивает. Нового дома моей сумасшедшей души. Психбольницы, если точнее разобраться. Кажется, я краснею. – А если б в курицу попал? Тоже радовался?