Сегодня нам представляется, что государственная монополия на торговлю в Пекине не принесла России какого-либо существенного дохода или большой славы. Судя по дошедшей до наших дней статистике, напрашивается однозначный вывод о том, что монополия все те годы даже если и давала доход, то совсем небольшой, а несколько обозов принесли одни только убытки. Тем не менее справедливости ради отметим крайне неблагоприятные условия, в которых приходилось действовать директорам обозов, а также некоторые очевидные льготы, которыми они пользовались.

Когда в конце XVII столетия только начиналась эпопея русских государственных торговых обозов, границы страны, территорию которой они пересекали, в лучшем случае обозначались неясно, местного населения встречалось совсем мало, а главное — государственный аппарат выглядел настолько неорганизованным, что не мог справиться со своими соперниками в лице частных торговых предпринимателей. Пока не заключили Кяхтинского договора, вообще отсутствовали средства обуздания купеческой вольницы. Купцы-единоличники открыто вмешивались в государственную сферу деятельности, никому не подчинялись. И сибирские купцы России отнюдь не были трепетными созданиями, готовыми без кнута к сознательному подчинению дисциплине и признанию своей ответственности за порядок; в Восточной Сибири могли выжить только люди могучие и прижимистые, какие сохранились там и до наших дней. До 1727 года вообще не существовало надежных барьеров против контрабандной частной торговли, и навязывать государственные запреты поручили всего лишь малочисленной горстке солдат.

После 1727 года ситуация претерпела некоторые изменения. С.Л. Владиславич-Рагузинский со своими единомышленниками стремился укрепить пограничный административный аппарат или даже сотворить его заново. Беда заключалась в том, что толковые государственные служащие, ощущавшие ответственность за порученное им дело и видевшие свой долг перед монархом, на границах империи встречались редко. Даже на самом высоком уровне управления в Сибири стремление к незамедлительному личному обогащению легко, как нам предстоит убедиться, побеждало теплящееся в глубине души чувство, что называется, финансовой ответственности перед народом. Например, вице-губернатора Иркутска начала 1730-х годов А.П. Жолобова позже осудили и казнили за многочисленные злоупотребления служебным положением. Среди его преступлений значится потворство тайной перевозке через границу контрабандных товаров (прежде всего дорогой пушнины), и он даже опустился до использования императорской печати, находившейся в его распоряжении, для клеймения партий таких товаров. Ущерб от подобного рода деятельности, нанесенный государственной торговле в Пекине, измерить невозможно. Но по постоянным жалобам Л. Ланга и остальных директоров обозов по поводу пресыщения пекинского рынка пушнины можно с большой долей уверенности предположить, что главную роль в финансовом провале русского государственного товарного обмена с китайцами сыграли А.П. Жолобов и подобные ему нерадивые сановники. Если хотя бы однажды возникли сомнения в порядочности даже самого доблестного Л. Ланга, то насколько же больше из обоза растащили по чуть-чуть ценностей те же присяжные оценщики, таможенники и все прочие причастные к нему работники, не пойманные за руку и не оштрафованные? А. Корсак подсчитал, что в 1739 году объем перевезенной через границу пушнины контрабандой в три раза превышал стоимость той, которая обычно перевозилась государственным обозом в Китай.

Если бы чиновники в Санкт-Петербурге прислушались к постоянным советам покончить с государственными обозами и даже ввести повышенные ставки по таможенным пошлинам на частную торговлю, никаких подобных непомерно обременительных расходов нести не пришлось вообще. Доставка от Москвы до границы пушнины или любых товаров могла обходиться в два раза или около того дороже для государственных обозов. Речь идет о затратах на тягловых животных и возы. Сановники пыталась оборудовать государственные конюшни в Аргузинском остроге, но даже там частные лица продолжали вести торговлю, широко пользуясь «казенными возами, служилым людом, лошадьми, коровами и прочими прерогативами». Львиную долю товаров, отправлявшихся в Китай, собирали по Сибири, однако их доставка до Пекина, вероятно, требовала повышения их цен в среднем как минимум в полтора раза. В дополнение к транспортным издержкам в государственную казну недодавали тысяч 50 или 60 рублей, уходивших на неизбежные накладные расходы, связанные с каждым обозом.

В заключение следует упомянуть громоздкость данных предприятий как таковых. Результатом медленного процесса накопления мехов на протяжении нескольких лет до фактической отправки обозов считается высокая доля испорченного товара, полностью утратившего свои потребительские свойства. Старомодная система с назначением директоров обоза и их комиссаров, отвечавших за свой обоз с момента приобретения мехов до распродажи привезенных товаров в Москве или Санкт-Петербурге, представляется примером отжившего свое административного аппарата Сибири, просуществовавшего до XIX столетия.

Заскорузлость механизма ценообразования, как на российские, так и на китайские товары, служила тормозом процесса их сбыта на обоих концах товарообмена и способствовала появлению у китайцев отвращения к данному мероприятию как таковому. Из-за отсутствия своевременного понимания того, что сама Сибирь могла бы превратиться в выгодный рынок для многих китайских товаров, табака, ревеня и прочих предметов в дополнение к тканям, обозы отрезали от процветающих базарных ярмарок Сибири, а также самой России на пространстве между Москвой и Уралом. Короче говоря, власти Санкт-Петербурга с их неуступчивостью, настаивавшие на том, что принятие всех решений и управление делами следует сосредоточить в российской столице, вкупе с бестолковостью и волокитой в сфере их общения с сибирскими государственными органами и руководителями обозов, потопили в болоте бюрократической рутины блистательное по замыслу предприятие.

Вероятно, самое большое неудобство системы обозной торговли заключалось в том, что ею предусматривались запреты и ограничения на развитие частной торговли в Сибири. За исключением мелких лазеек, существовавших между 1727 годом и временами правления Екатерины, российские и сибирские купцы оставались отрезанными от сферы официальной торговли многими самыми выгодными товарами Сибири — тончайшей пушниной, китайским золотом и серебром, табаком, ревенем, лошадьми, коровами и т. д. В нескольких следующих главах речь пойдет о прочих государственных монополиях и частной приграничной торговле. Но уже достаточно сказано для обоснованного умозаключения о тяжелой руке далекого правительства, из-за которой купцам приходилось заниматься контрабандной торговлей, подкупом местных чиновников и сговором о путях преодоления всех официальных барьеров и запретов. Естественно, что им даже на ум не приходило в таких условиях поверить в какое-либо свободное предлагаемое правительством предприятие. Нисколько не удивительно, что реальное усилие по воплощению в действительность идеи банка и товарищества, сформулированной Л. Лангом, не вызвало абсолютно никакой реакции со стороны торгового или делового сообщества России. Его представители на протяжении слишком долгого времени совершенно справедливо опасались выставлять напоказ свои деньги, рискуя тем самым лишиться их из-за изъятия в пользу государства или обложения неподъемными налогами.