В августе того же года в Сенате ввели в обращение новые печати, которые полагалось прилагать не к бумаге, а к мягкому сургучу, чтобы помечать все товары, проходящие через Сибирь в обоих направлениях, на таможнях Кяхты, Верхотурья, Нерчинска и Ямышева.

На фоне ухудшающихся отношений с китайцами и наглядных свидетельств одновременно официального и преступного соперничества вокруг доставляемых обозами в Санкт-Петербург товаров асессора Герасима Кирилловича Лебратовского в марте 1744 года назначили руководителем очередного обоза. Практически через год он сообщил руководству таможенной службы о готовности его обоза пересечь границу, но почта в России работала медленно, и Кяхту он покинул только 25 августа 1745 года.

Пока он ждал, из Лифаньюаня пришло представление российским властям по поводу отсутствия наказания двоим русским подданным, за два года до того убившим в пьяной драке двух китайцев. Причем данную дипломатическую ноту составили в таком ключе, что легко было предположить в ней намек на вероятность приостановления приграничной торговли, если китайские купцы не почувствуют себя в полной безопасности во время общения с русскими людьми. На самом же деле в Военной коллегии России приняли меры по задержанию злодеев, распорядились отвезти их подальше от границы в относительно безлюдное место, выпороть их там и затем отпустить. Комендант пограничной охраны, а тогда им служил Варфоломей Якоби, позже сообщил своему коллеге на противоположной стороне границы о том, что убийцы вырвались из-под стражи и все еще находятся в бегах. Китайцев, по крайней мере на тот момент, такое объяснение вроде бы устраивало.

Герасим Кириллович Лебратовский прибыл в Пекин к началу декабря, и его со всей обозной свитой вызвали в Лифаньюань 15-го числа. Торги начались без волокиты, но, как сообщал директор обоза в своем донесении, помехи в товарообмене на этот раз китайцы чинили как никогда щедро. Русский дом держали «под тщательным наблюдением якобы ради его благополучия» четыре китайца, усевшиеся у ворот. Они следили за всеми, кто в эти ворота входил, что кто купил и по какой цене. Каждое утро сменялась караульная команда из тысячи солдат. Они размещались по всему периметру Русского дома, чтобы сопровождать всех выходящих в город русских гостей и входящих в его двор китайцев. Ничего нового в поведении китайцев не наблюдалось, но от описания Г.К. Лебратовским организации «общества» китайских купцов веяло некоторой новизной, и, вероятно, совсем не случайно оно согласовывалось с тем, что уже было известно о китайских монополистических методах ведения дел после 1720-х годов в Кантоне. Приблизительно 15–20 китайским купцам разрешали объединяться в «общество» для ведения торговли с русскими купцами, и им нельзя было торговать на свой страх и риск или образовывать самостоятельные компании. Для участия в торгах остальным купцам приходилось присоединяться к этому избранному внутреннему кругу предпринимателей. Естественно, что привилегированные купцы строго придерживались установленных ими же порядков, чтобы в русский квартал попадали только причастные к их делу люди. Руководитель русского обоза жаловался на то, что из-за такого подхода китайцев к торговле российские товары расходились задешево, а китайские товары, причем многие из них низкого качества, обходились русским купцам слишком дорого. И ничего высокопарного в его словах не прозвучало, когда он вопрошал: «Что можно ожидать от нашего обоза с учетом всего сказанного?!» Многие русские товары приходилось отдавать «за половину их обычной цены». Неоднократные жалобы в Лифаньюань остались неуслышанными.

Если поверить заявлениям архимандрита Гервасия, то получается так, будто Г.К. Лебратовский отличался таким недостатком, как излишний вкус к роскошной жизни. Этот священнослужитель заявлял, будто директор обоза «по большей части» развлекался «с различного рода увеселениями, музыкой, выпивкой и всевозможными трапезами», оплачиваемыми за счет дохода обоза. К тому же он отвлекал от дела присяжных оценщиков, а русских студентов в Пекине призывал к неповиновению архимандриту.

Когда его обоз уже откровенно представлялся провалившимся предприятием, Г.К. Лебратовский попросил разрешения покинуть Пекин 6 июня 1746 года. Он забрал с собой двух студентов, завершивших свое затянувшееся послушничество в Пекине, начавшееся в 1731 году, то есть Алексея Владыкина и Ивана Быкова. И оставил вместо них только одного послушника — Ефима Сахновского. Оба этих стажера после возвращения из Пекина весьма пригодились на родине: А. Владыкина назначили директором следующего и, как оказалось, последнего обоза, а И. Быкова отправили служить толмачом в Академию наук.

В Иркутске обоз разделили на две колонны. Одна под руководством директора обоза прибыла в Санкт-Петербург в марте 1747 года, и вторая заботами Григория Карташова добралась до него только в августе. На такие вопросы, как: сколько точно товаров доставлено в Китай, сколько возвращено на родину, каким манером их сбывали или отдавали, а также каков размер дохода или убытка обоза, ответа найти не получилось.

Пусть и небольшая, но все-таки польза от этого обоза была: Г.К. Лебратовский продолжил выведывание секретов китайских ремесел, прежде всего изготовления изделий из фарфора. Притом что никаких особых указаний на сей счет Герасим Кириллович не получал, он по собственной инициативе взялся за это дело и потратил 3286 рублей из средств обоза на приобретение у китайцев знаний в сфере изготовления и обжига изделий из фарфора. Хотя О. Мясников все еще служил присяжным оценщиком при данном обозе, его директор нанял к себе на службу другого серебряных дел мастера — жителя Кяхты и уроженца города Яранска Андрея Курсина, на протяжении нескольких лет пробовавшего изготовить фарфоровые изделия и кое в чем преуспевшего. С помощью стажеров А. Владыкина и И. Быкова Курсин смог подкупить китайского мастера фарфора, передав ему тысячу лянов серебром, чтобы тот показал ему технику отливки полых фарфоровых статуэток божков в своей мастерской, расположенной километрах в тридцати от Пекина. Более того, А. Курсину посчастливилось раздобыть несколько рецептов, план мастерской и формы, необходимые для данного ремесла. Не расположенный впустую тратить деньги Г. К. Лебратовский заставил А. Курсина подписать свои документально оформленные показания в том, что сырье для изготовления фарфора можно отыскать на территории России. А. Курсин заверил своего начальника в том, что все необходимое можно добыть в окрестностях Кяхты и Иркутска.

По возвращении обоза на родину Герасим Кириллович отправил Курсина и Герасима Барщикова, раньше сопровождавшего обоз Д. Молокова, в Иркутск, чтобы те приступили к пробному воспроизведению китайского фарфора из российского сырья. Директор обоза передал всю добытую им информацию в Санкт-Петербург и в 1747 году отправился в столицу вместе с А. Куренным, братом Курсина Алексеем, А. Владыкиным и Г. Барщиковым. В соответствии с императорским указом всю эту команду поселили в Царском Селе, чтобы продолжать эксперименты с русским уже фарфором. Директором всего предприятия назначили Г.К. Лебратовского. Глины везли из Сибири, а кварц нашли в европейской части России. Но предприятие оказалось мертворожденным. То ли китайский осведомитель продал неполные или намеренно искаженные рецепты, то ли русские подмастерья не обладали необходимой квалификацией, или российские глины с камнями отличались по своему составу от китайских, использовавшихся в этом деле, не ясно. В конце 1740-х годов русское ремесло фарфора сформировалось по образцу шведских и европейских приемов мастерства.