– Был бы он весь здесь, и вопроса бы с плацдармом не возникло бы! А так едва половина. Потери большие – запасные роты в бригадах вычерпаны полностью, а в них почти по три сотни бойцов и командиров было. Если бы вчера маршевый батальон не поступил, то совсем худо бы нам стало. А так 2—3 дня продержимся, товарищ Кузнецов!

– Не просто продержитесь, а сами скиньте эсэсовцев в реку! Это приказ командования фронтом! После этого на позициях вас заменит 198‐я дивизия, что до войны моторизованной являлась. С Карельского перешейка спешно ее перебросили, ополченцев целым полком влили. Так что удержит этот рубеж, подкрепим пульбатом. А ваш корпус настоятельно необходим под Псковом! Догадываетесь для чего? Или подсказать?

Старому кадровому военному, прошедшему три войны и вот воюющему на четвертой, все стало ясным. Назначенному командиром корпуса неделю тому назад Мизицкому, что и генеральское звание получил вместе с орденом, достались в подчинение выделенные из дивизий стрелковые полки, взамен которых в состав были введены полки «рабочей гвардии» из ленинградских ополченцев. «Старые» полки до того стали фактически отдельными – их по приказу бывшего командующего фронтом направили для прикрытия полосы заболоченной поймы Великой между Островом и Пушкинскими Горами. Вот только зачем уводить с фронта сразу два боевых полка? Что прикрывать там от немцев, которые и не появились?

Переправиться через реку Великую совершенно невозможно – совсем нет дорог для автомашин и танков среди болот и чащоб. Налицо имелась ошибка вышестоящего командования, которая фактически оказалась на деле просто спасительной!

Переброску эсэсовской дивизии «Тотен копф» заметили вовремя, но только встречать ее было некому – обе дивизии «латышского» 24‐го корпуса едва отбивались от парочки вражеских батальонов, теряя боеспособность прямо на глазах. К орудиям и стрелковому оружию иностранных образцов закончились боеприпасы, в подразделениях выросло массовое дезертирство латышей. Вот их спешно сменили два полка, хорошо отдохнувших за добрую неделю бесцельного и бесполезного охранения кишащих комарами болот. Передав истребительным батальонам и милицейским патрулям кордонную линию, оба полка выдвинулись южнее, к Пушкинским Горам, на ходу пройдя переформирование в бригады, с номерами «донорских дивизий». Получив по батальону войск НКВД и артиллерийскому дивизиону, едва пополнившись маршевыми ротами, «гловатцы», именно так красноармейцы стали сами себя называть, заняли позиции, два дня вполне успешно отражали атаки отборных гитлеровских частей. Только вчера вечером, несколько часов назад, эсэсовцы захватили небольшой плацдарм, начали ожесточенные бои за его расширение и быстро соорудили мост через неглубокую реку.

Скинуть их обратно можно и нужно, а вот передача оборонительной полосы перебрасываемым из резерва дивизиям означает только одно – для чего так экстренно потребовались закаленные в боях войска, еще ни разу не отступившие перед матерым врагом, и неоднократно его бившие. Прошло 20 дней, совсем немного в обычной жизни, но на войне за такой срок «сгорали» как свечки в белорусских лесах и украинской степи не только дивизии, но и целые армии, погибавшие в «котлах».

А вот с 41‐м стрелковым корпусом произошло совсем иначе – хоть в строю осталась едва третья часть бойцов и командиров, 3 июля принявших свой первый бой, но сила и боевой дух их выросли многократно. Пополнения быстро перенимали опыт и сражались не хуже кадровых. А то и намного лучше – ленинградцы отличались боевитостью и упорным характером, были такие красноармейцы отличным по качеству приобретением. Так что понятно все – части корпуса, оказавшиеся случайно в нужном месте в нужное время, бросили затыкать очередную «дырку», но вот задействовать весь 41‐й корпус именно здесь командарм Гловацкий и не собирался – иначе бы корпусные части и 118‐ю бригаду давно бы перевезли.

Потому и будет обратная переброска, тому рокадная линия железной дороги немало поспособствует. А куда – место известно, а для чего – так все понятно!

– Наступление готовится, Александр Александрович?

Тихим голосом, но в котором отчетливо просквозили радостные нотки, спросил Мизицкий – и получил в ответ кивок Кузнецова. Затем член Военного Совета фронта негромко добавил:

– Ваши бригады впредь будут получать пополнения из лучших рабочих Ленинграда! Настоящая «рабочая гвардия», в семнадцатом году ее называли Красной! Теперь у вас будут не только одни номера бригад, но это почетное наименование! Обращение товарища Жданова я привез вам, их уже передали вашим политработникам вместе с приказом маршала Советского Союза Ворошилова! Гордитесь! Когда будет наступление?

– Через полтора часа ровно, товарищ член Военного Совета! Разрешите идти, нужно отдать приказы!

Получив одобрительный кивок Кузнецова, Мизицкий по неглубокой траншее выбрался в лощину, прикрытую от неприятеля вытянутым бугром с поросшим на нем кустарником, и направился на КП корпуса. По пути отдал несколько приказов и зашел на НП представителей ВВС. Там ему ничего не сказали, только выразительно посмотрел прямо в глаза видавший виды майор с двумя орденами Красного Знамени на гимнастерке…

Генерал напряженно всматривался в бинокль, стараясь не проглядеть самое важное. По всему фронту плацдарма перестрелка не прекращалась ни на минуту, взрывы гремели постоянно. До начала оставалась буквально пара минут, может чуть больше, он физически ощущал неумолимый ход времени. И просмотрел, оторвавшись на секунду, как у наплавного моста взметнулись вверх два огромных султана яркого пламени и подброшенных в небо многих миллионов водяных брызг. А когда пелена от взрыва рассеялась, моста через реку уже не было. И тут же в полную мощь загрохотала советская артиллерия – все только ожидали именно этого взрыва, чтобы мощным огневым налетом тут же подавить ошарашенных диверсией эсэсовцев. По плацдарму начали стрелять свыше сотни стволов пушек и минометов калибром от трех дюймов и более. Небольшая территория в два квадратных километра моментально покрылась черными разрывами, высоко в серое небо взметнулись вырванные с корнем деревья, люди, земля и камни. К давящему гулу нашей артиллерии добавился бесконечный дробный перестук пулеметов – патронов, как и снарядов сейчас никто из командиров и бойцов не жалел, жестоко давили врага всей имеющейся мощью.

А на противоположном берегу творилась не менее яркая картина – два десятка советских бипланов, «чаек» и «бисов» начали штурмовку позиций вражеской артиллерии, обстреливая расчеты из пулеметов, пуская по пушкам реактивные снаряды, что оставляли в сумрачном небе черно-дымный и яркий след, с грохотом взрываясь на земле. Это удивительно – впервые «сталинские соколы» решились на столь отчаянную ночную атаку позиций противника за рекою, поддерживая начавшуюся операцию по ликвидации вторгнувшегося неприятеля всеми средствами, что были в их распоряжении…

– Кто эти храбрецы, что взорвали мост?

Кузнецов испытывал чувство глубочайшего удовлетворения – впервые выехал на фронт для контроля, и тут же была одержана впечатляющая победа над врагом. Эсэсовский полк уничтожен целиком, а плацдарм ликвидирован. И хотя кое-где еще постреливали недобитые гитлеровцы, но их отчаянное сопротивление продлится вряд ли долго – вопрос не часов, а десятка минут, может, чуть больше. Окопы, что отрыты на этом берегу, захвачены, отбиты и утраченные вечером позиции. От моста, что живительной пуповиной для гитлеровцев стягивал два берега реки, не осталось даже воспоминаний. Да и вражеская артиллерия притихла – видимо, штурмовка авиации обошлась для врага чрезвычайно дорого.