Я вспомнила свою поездку в похожей карете не так давно,дома, в Израиле, и подивилась таким странным созвучиям, таким странным дуэтаммоих тем…

— Спасибо, Слава, — сказала я, делая вид, чтосовсем не удивлена. — Сейчас не могу, заскочу еще в Литфонд…

Мы распрощались.

И вот уже несколько дней — ни он, ни я даже звуком неупоминаем о нашей встрече, словно бы ее и не было… Только когда Слава слишкомнетерпеливо переключает в машине «Святое распятие» на «Русское радио», иочередной хит выплескивает в салон машины очередную рифмованную непристойность,я вспоминаю об эпизоде и задумываюсь. Хотя, что уж тут думать! Семью-то надокормить! Чем, в конце концов, «Ритуал» хуже Синдиката?..»

Зато в последние две недели мой таинственный, неоткликающийся на вопросы, корреспондент Азария завалил меня целым ворохомстранных документов, — это обрывки чьих-то писем, незаполненные бланки,листки беглых записей из чьих-то блокнотов, — похоже на то, как в одинпрекрасный день закоренелый лодырь все же вознамерился навести порядок в своемстоле, и вот в корзину летит все ненужное, случайное, мусорное… Порой мнекажется, что он безумен. Например, вчера прислал небрежно сканированный бланкстаринной ктубы — свадебного контракта, переведенного с идиш на русский, сятями, язык неким господином А.Дзиканским. Многие слова полустерты, именабрачующихся зачеркнуты по всему тексту. Я сначала хотела выкинуть из почты этотненужный мне вздор, но вдруг стала читать, потрясенно обнаружив, что впервые вжизни читаю перевод текста традиционной ктубы, заключенной по еврейскомулетосчислению в пять тысяч пятьсот девяносто седьмом, а по христианскомулетосчислению в 1837 году. В ктубе заявлялось, что некий господин, имя котороготщательно вымарывалось на всем листе, сочетался браком с девицей, тоже совсемзатертого имени, в год — если я посчитала правильно, — когда простреленныйПушкин лежал на снегу и целился в красивого и растерянного блондина.

«…и сказал сей господин (затерто) дочери господина(зачеркнуто) „будь мнъ женою по закону Моисея и Израиля, а я буду работать натебя, почитать, кормить и содержать тебя по обычаю сыновъ Израилевыхъ,работающихъ, кормящихъ и содержащихъ женъ своихъ прилично»

— читала я, пытаясь понять — зачем мне прислали этотчужой, очень ветхий документ, —

«…и дам я тебъ въно и зузовъ, слъдуемыхъ тебъ по закону,пищу твою, одежду твою, содержате твое, и буду жить съ тобою совмъстно пообычаю всего мiра. И согласилась госпожа (затерто) и стала его женою.Приданное, принесенное ему отъ (зачеркнуто) деньгами, золотомъ,драгоцънностями, платьями, хозяйственною принадлежностью и постелью принялъ всеэто на себя жених сей въ (неразборчиво) звуковъ чистаго серебра. Женихъгосподин (неразборчиво) согласился добавить еще (нечитаемо) звуковъ чистагосеребра, всего — (неразборчиво) звуковъ чистаго серебра. Далъе женихъ господин(зачеркнуто) заявилъ: „За приданное я принимаю на себя и на наслъдниковъ моихъпослъ мъня, чтобы было уплочено со всъхъ наилучшихъ и прелестнъйшихъ имънiй ипрiобрътенiй, которыя есть у меня подъ небомъ… даже съ мантiи, что на плечахъмоихъ, как при жизни моей, такъ и по смерти моей отъ нынъшняго дня вовъки“

Отвътственность по сему брачному контракту принялъ на себяженихъ господин (неразборчиво) по силъ и строгости всъхъ брачныхъ актовъ,практикуемыхъ въ отношенiи дочерей Израиля составленныхъ по постановленiюблаженныхъ мудрецовъ. И мы совершили обрядъ чрезъ прикасанiе къ платку междуженихомъ господином…»

Стоп!!! Я вздернула «мышкой» текст повыше, шаря ошалелымвзглядом по строчкам. И теряла, и не могла поймать знакомую, но с ятем,фамилию, рука дергалась, как всегда, когда я психовала. Скорее всего,почудилось, говорила я себе… Нет, не почудилось, вот:

«…между женихомъ господином Ноахомъ Клъщатикомъ, сыномъгосподина Реувена Клъщатика и невъстою госпожою Лъей Снятковской, дочерьюгосподина Биньямина Снятковского, и все твердо и въковъчно…»

Минут двадцать я сидела, снова и снова перечитывая этотвесьма любопытный документ. Теперь-то я понимала, что внимательно и пристрастнодолжна всегда прочитывать все, что возжелает присылать этот проклятый,свалившийся мне на голову иллюзионист… На черта, на черта, о, Господи, —думала я обреченно, — нужна мне ктуба какого-то предка Ноя Рувимыча?! Чтомне с нею делать?! Подарить Клещатику, страшно его удивив? Или выжидатьудобного повода? Но для чего? Интересуют ли предки этого многоопытногогосподина, — предки, более близкие, более реальные, чем потерянные колена?

Я опять перечитала певучий завораживающий напев, высокийстрой старинного лада…

«…принялъ все это на себя жених сей въ… звуковъ чистагосеребра… чтоб было уплочено со всъхъ наилучшихъ и прелестнъйшихъ имънiй ипрiобрътенiй, которыя есть у меня подъ небомъ… даже съ мантiи, что на плечахъмоихъ, как при жизни моей, такъ и по смерти моей отъ нынъшняго дня вовъки…»

Выходит, и тогда уже у какого-то Клещатика были«прелестнейшие имения» под небом… ну, и мантия, само собой… то бишь, по темвременам, — недурственная шуба… Ну что ж… во всем этом есть историческаялогика. Да при чем тут история! Есть божественная логика фамильных судеб…

Продолжая размышлять над этим, я машинально выпустила напринтере текст приблудной старинной ктубы, аккуратно сложила лист вчетверо изаложила в ежедневник. Авось, пригодится… в тяжелую минуту.

А сегодня, между прочим, торжественно вернула Клещатику егопьесу «Высокая нота моей любви»… Пьеса, надо заметить, не кошмарная, диалогираспределены, действие вполне выстроено… но пошловатая: герой мечется междустарой женой и молодой любовницей, надрыв, надрыв, сантименты по каждомуповоду, например, по поводу прошлого, когда герой, молодой инженер, работал вкакой-то советской конторе, получал сто сорок рублей, и был молод и свободен… Анынче, разбогатев… ну и так далее… В финале — инфаркт. Так что чеховскаядилемма финала обогатилась в наши дни третьим выходом из ситуации. Ну-с, —инфаркт, операция на открытом сердце (открытая метафора), герой ест кашку с ложечкиу старой жены… Я наговорила автору кучу приятных вещей, правой рукой поглаживаяежедневник с лежащей внутри ктубой его пра-прадеда… Нет, думала я, не сейчас, апусть-ка эта мантия побудет еще «на плечах моих»… И продолжала хвалить молодогодраматурга. От меня не убудет, а заговаривать драконов я мастерица… Глядишь, Норувимобойдет своим пламенем бедный маленький департамент Фенечек-Тусовок…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все крупные организации, такие, например, как УЕБ —Управление Еврейской благотворительностью, — давно купили или, на худойконец, снимали для своих игрищ особняки в центре Москвы, справедливо полагая,что залучить народ на свои тусовки можно только в приличное место.

Наш военизированный детский садик с пропускной системойтюрьмы усиленного режима, разумеется, не мог привлечь нормального человека. Аведь именно в поисках нормального человека мы с Яшей Соколом рыскали дни иночи.