— Сижу и слушаю!!! Не могу пости-и-ичь!!! Неукладывается в моей голове-е-е!!! Значит, выступают все, кто угодно: раввины,певички, послы и ослы… а мы, стражи Памяти Народной!!! Мы, беззаветныеслужители вечного набата Катастро!!!..

Достигнув высочайшей трагической ноты, она оборвала вопль,зарыдала, и, швырнув сумочку на пол, выбежала из конференц-зала. Савва вскочил,подобрал сумочку, бросился за ней следом.

Наступила тишина. Все вздохнули с облегчением.

Биньямин Оболенски попросил Митю налить еще чаю.

Сидящие вкруг роскошного стола в этом уютном зале вновеньком офисе УЕБа сделали вид, что только что произошедшая сцена — простораскат грома, пророкотавший за окном. Собственно, так оно и было.

— Господа, — сказал, поднимаясь, БерлСужицкий. — К сожалению, я должен покинуть это достойнейшее общество.Главный раввин России Залман Козлоброд в три часа участвует в телемосте междуПапой Римским, Главным муфтием России и еще несколькими официальными лицами. Яобязан присутствовать… (веселый обруч катился и катился по переулку, мелькалибосые пятки, ловко лягая преследователей)… Подводя итог нашей беседы, могутолько повторить: мы рады участвовать в Вечере Памяти Шести миллионов, мыготовы удвоить сумму. Но господин Залман Козлоброд, как официально признанныйвластями Главный раввин России, должен открывать наш Вечер…

— Береле, а к ночи ты освободишься? — спросил МотяГармидер, вскакивая и провожая Берла к дверям, обнимая того за плечи… — Тыпомнишь, что задолжал мне партию в бильярд…

Они скрылись за дверью. Виктор, зам. по финансам Совета,вздохнул и проговорил:

— Вот как хотите, а следует покрыть всех раввинов однимГройсом. И все выиграют. И Вечер выйдет просто конфеткой!

Митя перевел его реплику Оболенски.

— Нет! — сухо проговорил глава УЕБа, сверля всехсидящих за столом тяжелыми глазками кобры. — Гройс и так за последнеевремя приобретает какой-то непропорционально значимый вес в международномеврейском движении. Он — везде. Того и гляди придет открывать Вечер Памяти, апо инерции откроет еще один новый Конгресс Шести Миллионов Погибших.

Я с интересом взглянула на Оболенски. Впервые в немпроявились проблески юмора, хоть и мрачноватого.

— Полагаю, на сцене все же должны появиться иКолотушкин и Козлоброд, надо только продумать порядок выступлений…

— …при условии, что вести Вечер и объявить минутумолчания должна только я! — добавила Клара, появившись в дверях с сумочкойпод мышкой.

— …если ты помолчишь хотя бы минуту, — сострил заее спиной вернувшийся Мотя…

Стенографистка строчила… Бумаги у нее было достаточно. Пепелпогибших, как и в прошлые годы, исправно стучал в сердца.

Рутинное собрание глав еврейских организаций Москвыпродолжилось.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из «Базы данных обращений в Синдикат».

Департамент Фенечек-Тусовок.

Обращение №1.837:

Спотыкающийся женский голос:

— Ох, к вам не дозвониться… Значит, так… нас четверо:бабушка, мать, восьмиклассник и труп моего погибшего брата. Все хотим взойти вСтрану… Что эт вы не понимаете? Ну, прах, пепел, в урне… Мы без него — никуда…Я что звоню: я слышала, что у вас там к пеплу плохо относятся… ну, в смысле,против, чтоб покойников жечь… Так куда ж мы… Ах, да?! Можно?! Вот это здорово!Тогда запишите нас, мы все — Прохоровы: бабушка, мать, восьмиклассник и прах… Всмысле, — пепел…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Вечером «Красной стрелой» я выехала в Санкт-Петербург…Где-то там, на берегу Финского залива, в пансионате «Балтиец» мои питерскиеколлеги проводили тусовку по технологии пиар-компаний, и меня пригласиливыступить перед участниками…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл piter

«…к номерам, подобным тому, в какой я вселилась в„Балтийце“, привыкнуть невозможно, как невозможно привыкнуть к неизбежнымунижениям… Дело не в бедности. В самой неказистой комнатке какого-нибудьдешевого пансиона Амстердама, Парижа или Рима все же нет этой удручающейбезлюбости пространства, заброшенности, бесконечного безразличия к тому, ктовойдет в эту комнату, ляжет на колченогую кровать, упрется взглядом вободранные тусклые обои…

…Моя лекция была назначена на три, оставалась еще безднавремени. Я надела толстый, в три нитки, свитер, вышла и, спустившись к дороге,с километр шла в соснах, по тропке, бегущей вдоль шоссе. И все время помнила,что слева от меня тянется тускло-белесое зимнее море, море моей первой любви ипервого крушения, после которого — пора уже в этом себе признаться, — ядвигаюсь по жизни наощупь, проверяя людей и предметы на прочность, не доверяясобственным ногам, ступающим по твердой земле…

Потом все-таки свернула к морю…

Я не была здесь двадцать семь лет… Зимний берег оказалсяпустынен, широк и застлан снегом, испещренным вороньими и чаечьими следами…

Как, в сущности, жалка и мимолетна наша молодость, с еенепобедимой уверенностью в несокрушимости мира — моря, сосен, мернойбесконечности прибоя, гладкости собственных бедер, тонкости рук, густотыкудрей… Смешная и трогательная вера во владетельную уместность твоегосуществования во всем этом всеохватном бессмертии… Между тем, проходит лето,проходит еще двадцать шесть лет, и вот ты идешь вдоль ломкой ледяной кромки всетого же берега, мимо скрипучих чаек, — в теплом свитере, сутулясь,покашливая и думая о том, что надо бы наложить перед сном на лицо питательныйкрем, а то кожа сохнет…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Мне приснились морские львы, какими я видела их на причалев Сан-Франциско. Они громоздились друг на друга, переливаясьантрацитово-атласными черными телами, и сверху, с террасы ресторана, где мыстояли с пожилой внучкой великого русского композитора, были похожи на огромныхслизней. И они ревели. Мы разговаривали громко, стараясь перекричать их, но этобыло бесполезно. Что-то она говорила мне важное, что-то такое, что говорятнечасто в жизни чужим людям, и по лицу я видела, что она хочет быть услышана…Но ее слова тонули в ревущем лае морских львов, — или котиков? — и ничего,ничего не было слышно…

Я проснулась от их рева и несколько мгновений лежала, непонимая — где я, откуда сюда доносится любовный рев морских львов. Потомвспомнила — убогий номер пансионата «Балтиец». Я потянулась и нащупала кнопкудопотопного бра над головой, не веря, что оно зажжется. Но оно зажглось. Часыпоказывали два тридцать ночи. Откуда котики?!