одежды класса люкс Canada Goose. На протяжении пяти десятилетий для производства «настоящей арктической одежды» бренд использовал только натуральный мех североамериканского койота. Мех получали строго в рамках охотничьих квот, призванных регулировать численность популяции. Декларировалось, что «натуральный мех обеспечивает зимней одежде функциональность в экстремальных условиях и является неотъемлемой чертой настоящей арктической одежды»[919].

В 2020 году бренд приступил к реализации новой программы в рамках устойчивого развития, где производство будет основано на повторном использовании меха (reclaimed fur). В 2022 году планируется полностью перейти на вторичный мех, полностью прекратив закупки нового. Бренд прокомментировал свою новую программу следующим образом: на Севере устойчивое развитие – это привычный образ жизни, где сложились многовековые традиции работы с вторичным мехом. Здесь люди столетиями работают в тесной взаимосвязи с окружающей средой, руководствуясь принципами гармоничного использования ресурсов без нарушения экологического равновесия[920]. Решение не прошло незамеченным, вызвав оживленные дебаты. Международная организация Humane Society International заявила, что оно является важным шагом на пути к отказу от аморальной моды на натуральный мех[921]. РЕТА, в свою очередь, не посчитала возможным причислить использование вторичного натурального меха к одобренному кругу практик устойчивой моды[922], подчеркнув, что ее философия прочно связана с изменением базовых принципов потребления, где гармонично сосуществуют этика и эстетика.

Главными трендами среди вторичных практик, доступных для натурального меха, сегодня называют апсайклинг (творческую переработку), ресайклинг (переработку в сырье), даунсайклинг (частичную переработку в сырье) и фрисайклинг (своеобразный «секонд-хенд», решающий проблемы избыточного потребления). Это новые концепции, согласно которым производство товаров роскоши неотделимо от экологических и социальных ценностей и стандартов. Важно, что сфера вторичной переработки в состоянии дать меховой индустрии новые шедевры: таким стало, например, «шнурковое» пальто Balenciaga из коллекции весна – лето 2021 года.

Еще одним весомым аргументом «против» натурального меха называют результаты научно-технического прогресса. Теперь, когда индустрия искусственного меха и других «теплых» материалов для борьбы с зимней стужей может гордиться своими достижениями, натуральный мех не является необходимостью. Современное производство утеплителей, мембранных тканей, нагревающих ткань нанотрубок способно предложить теплую одежду по намного меньшей стоимости, нежели меховые аналоги[923].

На смену натуральному меху снова приходит искусственный, но в этот раз – очень высокого качества. Обсуждаются два принципиально разных подхода: должен ли искусственный мех максимально походить на натуральный? Или, наоборот, именно этот, созданный уже в новом тысячелетии материал, наконец-то предоставит моде возможность смелых экспериментов? Но даже самые эпатажные варианты современного искусственного меха выглядят привлекательно; экомех нового поколения – этичный, экономичный, легкий, прочный и долговечный.

Интерес производителей и потребителей к экомеху усиливается законодательным регулированием. В 2018 году натуральный мех был полностью запрещен на показах Лондонской недели моды[924]. В конце 2021 года в Израиле впервые в мире была запрещена торговля натуральным мехом (исключение сделано лишь для использования в научных, образовательных и религиозных целях). PETA назвала этот запрет эпохальным, отметив, что за ним стоят десятилетия антимеховых кампаний[925]. Затем меховая торговля попала под запрет в Бельгии, Германии, Ирландии, Норвегии, Словакии и Великобритании. Аналогичные меры планируют ввести Нидерланды и Франция[926].

В поисках современных альтернатив появляется так называемый экомех из органических, повторно используемых и возобновляемых материалов (в том числе переработанный пластик). Большая часть искусственного меха в современном мире изготавливается из синтетических полимеров на базе нефтепродуктов; они не подвержены биоразложению[927]. Но уже известны и биоразлагаемые варианты, изготовленные из натуральных волокон: из целлюлозы, натуральной шерсти, хлопкового пуха. В Институте искусственного меха (Faux Fur Institute) разработано волокно, на 40 % состоящее из растительных компонентов[928].

Известны новые авторские методы создания высокохудожественных «меховых» моделей одежды ручной работы, сделанных без применения натуральных либо искусственных мехов и не уступающих по тепловым свойствам шубам из натурального меха. Инновационной здесь является объемная вышивка ручной работы, позволяющая имитировать фактуру любого меха[929]. Результатом стало рождение новых форм, сочетающих в себе, казалось бы, несочетаемые характеристики и смыслы.

Означает ли все вышесказанное, что натуральный мех как самый спорный материал последних десятилетий не просто выходит из моды, а прощается с ней навсегда?

«Норка» в кредит: на вершине иерархии материальных ценностей

Еще совсем недавно Россия считалась меховой столицей мира с богатейшим опытом охоты, звероводства, выделки и производства натурального меха, лидируя не только в качестве, но и в ассортименте и объеме мехового рынка. Отечественному производству принадлежало около 35 % мирового рынка[930]. До сих пор наш меховой рынок – один из крупнейших в мире: потребляя 20 % мирового производства, Россия занимает одно из первых мест по этому показателю, уступая только Китаю[931]. Аналитики РОСМЕХ утверждают, что на пике рынка в 2016 году российские покупатели тратили на меховые изделия около 100 млрд рублей в год[932].

В какой-то мере это объяснимо, если помнить, что климат значительной территории России относят к экстремальному. «Страшные зимние холода и свойственные только северному климату распутицы накладывают на… деятельность такие оковы, тяжесть которых совершенно незнакома жителям умеренного Запада»[933]. Даже в южных районах России среднеянварская температура находится в диапазоне отрицательных, а Москва стоит четвертой в списке самых холодных столиц мира (после Улан-Батора, Астаны и Оттавы)[934].

Природная среда – экстракультурный, внешний по отношению к культуре фактор. Несмотря на это, важность его влияния заключается, с одной стороны, в том, что именно она определяет «становление и развитие каждой конкретной культуры; с другой, это та органическая для нее контекстуальность, которая, будучи освоена сознанием и поведением людей, оказывается интериоризована культурой… В этом отношении национальная картина природы… становится частью культуры, притом относящейся к ее глубинным пластам, т. е. включается в менталитет»[935]. Человек с рождения живет, впитывая все существенные характеристики (и ландшафтно-климатическую!)[936] окружающей его среды.

Значимость этого момента для понимания специфики русской культуры предопределила появление обоснованных предложений считать географию и культуру единой наукой с одним общим объектом – территорией[937]. Способы приспособления к природным условиям в бытовой деятельности формируют контуры национального характера, вынуждая человека вырабатывать «определенные стереотипы поведения, привычки и навыки, а также закрепляющие их психологические установки, эмоциональные реакции»[938]. Ожидаемо, что в этих культурных условиях предметом первой необходимости стала шуба – добротная, теплая, ноская и не маркая, которая не боится ни длинной, до полугода и более, зимы с ее трескучими морозами, ни мокрого снега межсезонья.

Но в России мех носят не только для тепла. Долгое время шуба была мечтой, будучи в одном ряду с другими атрибутами привилегированного положения: копченой колбасой из «спецзаказа», отдельной квартирой, автомобилем, дачей, ковром, люстрой «венецианского стекла» (вспомним «Мимино» Г. Данелия, 1977), югославской «стенкой», плотно заставленной хрусталем и немецкой «Мадонной». Такова долгополая песцовая шуба Тани Зайцевой (П. Тодоровский, «Интердевочка», 1989), за которую в качестве символа другой, лучшей жизни были уплачены фантастические по меркам позднего СССР семь тысяч рублей – сумма, сопоставимая со стоимостью автомобиля.

Вспомним, что в России шуба столетиями имела культурный смысл вещественного выражения высокого статуса, а попросту – витрины достатка, материальной и социальной состоятельности. Наличие шубы – пусть даже «из кусочков» – позволяло уверенно отделять «своих» от «чужих» в обществе, где одной из главных жизненных задач мужчины-добытчика значилось «купить жене сапоги (зачеркнуто) шубу». Шуба выступала определенным визуальным кодом, указывающим на статус личности и ее имущественное положение. Именно в этом заключалась ее главная социальная и символическая функция.

Однако в последнее время наметилась новая тенденция, о чем красноречиво свидетельствует ситуация на отечественном рынке натурального меха. За последнее десятилетие он переживал как спад, так и небольшой рост с пиком в 2016–2018 годах, когда, как отмечалось выше, годовые обороты составляли не менее 100 млрд рублей[939]. Согласно мониторингу потребительских предпочтений от 2015 года, меховые изделия охотно покупали как люди среднего возраста,