– Это и в самом деле был замечательный бой. Мы захватили артиллерию из-под носа у Мюрата. Говорят, что из-за этого Наполеон и бежал из России. А барон, как всегда, был в гуще событий. Помню, как он устремился в бой на своем вороном жеребце…

Клейтон кивнул:

– Насколько я помню, именно вы тогда дали мне другого коня.

Смиркин усмехнулся:

– Совершенно верно. Отличный был конь.

Клейтон в задумчивости покачал головой.

– Ох, даже не знаю, что могло бы произойти, если бы не вы, генерал. Ведь состояние моего собственного коня было весьма плачевным.

Генеральша подалась еще немного вперед. Ее груди, можно сказать, лежали на тарелке рядом с лепешкой.

– А что случилось с вашим скакуном?

– О, это трагическая история… – начал Клейтон.

И генеральша приготовилась слушать. Оливия же, глядя на ее груди, вдруг и впрямь почувствовала ужасную головную боль, на которую Клейтон предлагал ей сослаться. И стала прямо-таки нестерпимой. Но Оливия отказалась уступать Клейтона этой женщине. Она уже открыла рот, чтобы указать генеральше на непорядок в ее туалете, но Клейтон предостерегающе сжал ее руку, не позволив заговорить.

– Все дело в том, что конь не должен испытывать нежных чувств к свинье, – сообщил он.

– К свинье? – переспросила Катя.

– Ну да… У меня был отличный конь. Но он отказывался отходить от одной из свиней, которых в полку возили для еды.

Генерал хмыкнул.

– То еще было зрелище. – Он действительно верил, что все это видел.

– К сожалению, одному из кабанов это не понравилось, и он напал на коня, – продолжал Клейтон.

– Кабан напал на твоего коня? – спросила Оливия.

Клейтон взглянул на нее с такой абсолютной и подкупающей искренностью, что ей пришлось зажать рот кулаком – якобы от страха, – чтобы не расхохотаться.

Катя сделала глоток чаю и закашлялась.

– Нападение был неожиданным и жестоким, – заявил Клейтон.

– Но боевой конь наверняка мог убить кабана копытом, – заметила генеральша.

Клейтон протяжно вздохнул.

– Кабан собрал на помощь своих друзей. Мой Клутер сражался как лев, но, увы, когда я подоспел на помощь, было уже слишком поздно.

Теперь Оливия не сомневалась: в этой истории не было ни слова правды и рассказана она была для нее. Клутером звали одного из рабочих на фабрике ее отца. Это был своенравный злобный старик с лошадиным лицом.

– Они убили коня? – спросила генеральша.

– Нет, но он после этого стал бояться хрюканья и других громких звуков, и на поле боя от него было мало толку.

Тут Оливия вскочила из-за стола. Она была не в силах сдерживать смех. Вероятно, ее лицо уже стало красным от усилий не хихикать, как идиотка.

– Извините, я слишком чувствительна для таких историй. Мне надо отдохнуть… прийти в себя.

Генеральша окинула ее презрительным взглядом и проговорила:

– Прошу вас, продолжайте, барон. Я нахожу ваш рассказ потрясающим.

Клейтон покосился на Оливию, потом вновь заговорил:

– В общем, когда к его страху перед цыплятами, от которого он страдал уже давно, добавился страх перед хрюканьем, вы, генерал, мудро посоветовали мне его сменить.

Оливия с позором бежала. Она успела добежать до лестницы и рухнула на ступеньки, давясь от хохота. Интересно, как шпионы Голова объяснят ему ее странное поведение?

Прошло несколько минут, прежде чем она немного успокоилась и начала подниматься вверх по лестнице. За эту историю Клейтон заслужил два очка. Она уже и забыла, как он хорош в подобных комедиях абсурда. Ведь от такого человека все ожидают, что он будет вести себя как скучный любитель фактов. Но Клейтон обожал смех и розыгрыши. Иногда представления уличного кукольного театра, всегда казавшиеся ей пустыми и глупыми, заставляли его хохотать до упаду. И, глядя на него, Оливия тоже начинала смеяться.

Устроившись в своей комнате, Оливия очень быстро закончила свою работу и решила, что, пожалуй, стоило помочь Клейтону с его бумагами. Он же взял на себя большую часть работы… Не исключено, что после общения с генералом и генеральшей он будет не в состоянии сосредоточиться.

Оливия взяла лист бумаги и открыла дверь в смежную комнату. В тот же миг чья-то сильная рука зажала ей рот и втащила внутрь.

Клейтон бежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он сам не понял, с чего ему вдруг вздумалось сочинять небылицы. Наверное, ему просто не понравилось вульгарное поведение Марии, смутившее Оливию. Конечно, он мог бы остановить ее каким-нибудь резким замечанием, однако выбрал другое, и в итоге глаза Оливии засверкали и она едва сдерживала смех.

Мария явно хотела вернуться в прошлое. Когда-то они провели вместе ночь. Но этого больше не повторится. У них никогда не будет ничего общего, кроме одной-единственной совершенно заурядной ночи. Причем тогда в постель его затащила именно она. А потом долго воротила нос от его изуродованной руки. В конце концов он надел перчатку, и она немного успокоилась, милостиво позволив ему ее ласкать. Вероятно, она была непоколебимо уверена, что он ей за это должен быть признателен до конца жизни. Разумеется, эта дама ошибалась.

Зато Оливия…

Нет-нет, об этом лучше не думать.

Но разве можно о ней не думать?! Ведь ее поцелуи великолепны… изумительны… дарят райское наслаждение… Он мог придумать еще дюжину эпитетов, но все они не отражали в полной мере его чувств. Клейтон не говорил об этом Оливии – и ни за что не скажет, – но каждый ее жест, каждое движение губ, каждый тихий вздох задевали какую-то чувствительную струну в его душе, освобождали от годов постоянного напряжения и подозрений. И напоминали ему, что он нормальный человек, мужчина, которому небезразличны страсть и удовольствия, а также и чувства женщины, которую он держит в объятиях.

Раньше Клейтон даже не подозревал, что ему всего этого не хватало. Не думал, что эта часть его души все еще жива. Но теперь он чувствовал, что вся его душа раскрылась навстречу солнцу. И произошло это впервые за десять лет.

Подойдя к своей комнате, он замедлил шаг. Перспектива продолжить работу над шифром больше не казалась ему…

Чьи-то голоса. Он замер. Расчувствовавшийся Клейтон исчез в мгновение ока, уступив место холодному и настороженному. Он затаил дыхание, чтобы лучше слышать. Возможно, Оливия разговаривала с горничной.

Нет, не с горничной. Он явственно услышал мужской голос.

Но возможно, там горничная и кто-то из лакеев…

Нет-нет, один голос определенно принадлежал Оливии. Однако что же она говорит? Разобрать невозможно, но было ясно, что она испугана.