– Ты играешь с огнем, Оливия.

– Вот и хорошо.

Утробно зарычав, Клейтон снова прижал ее к груди и провел пальцем по пухлым губам Оливии.

– Твои губы пахнут малиной и лучшим шотландским бренди.

Оливия хотела поцеловать его палец, но потом передумала и, нахмурившись, пробормотала:

– Ты же не любишь бренди.

Его палец опустился к ее подбородку, потом – к шее…

– Теперь люблю. – Если бы не перчатки, он бы почувствовал биение пульса у нее на шее.

Оливия приподнялась на цыпочки, так что ее губы оказались в дюйме от его губ.

– Ты уверен? Может быть, тебе надо попробовать еще раз?

Клейтон замер, не в силах отвести глаз от ее соблазнительных губ. А она, коснувшись его губ языком, обворожительно улыбнулась.

Со стороны лестницы послышались шаги. За ними послали слуг – в этом можно было не сомневаться.

Клейтон поспешно отступил от Оливии, но перед этим еще на мгновение прижал ее к себе.

– Если ты скажешься больной, то сможешь пропустить чай и закончить разборку оставшихся книг Васина. – Он достал из кармана какую-то бумагу и протянул ей. Это оказался список, который она составляла накануне ночью. Клейтон медленно сложил листок и спрятал туда, куда женщины обычно прячут то, что им дорого, – за лиф платья между грудями. – Лучше, чтобы это находилось у тебя.

Оливия молча кивнула, и тут же в ее дверь постучал лакей, сообщивший о прибытии генерала. Затем он постучал в соседнюю дверь и сообщил то же самое «господину барону». «Хорошо бы лакей не заметил, что я ответил из ее комнаты», – промелькнуло у Клейтона.

– Ты хорошо знаешь Смиркина? – спросила Оливия, когда слуга ушел.

Клейтон фыркнул и пробормотал:

– Он уверен, что знает меня хорошо. Полком, с которым я шел, когда спас жизнь Александра, командовал именно Смиркин. Он утверждает, что помнит меня по множеству сражений, во время которых был слишком пьян, чтобы запомнить кого-то еще. – Клейтон зашел в свою комнату и вернулся со стопкой книг и бумаг. – Вот, возьми. Помнишь, как ты пыталась мне объяснить, каким образом на фабрике производится бумага.

Оливия схватила книги в охапку.

– Ты всегда был чудовищем! Знал же, что я тогда понятия не имела, как делается бумага.

– Знал, конечно, но это тебя никогда не останавливало. Я думал, что ты имеешь хотя бы отдаленное представление о процессе. Но бумага из молока – это сильно.

Оливия, не сдержавшись, рассмеялась.

– Просто жидкость в баке была белой. И мне показалось, что в этом есть смысл. Во всяком случае, это было бы разумнее, чем бумага из старого тряпья.

Клейтон вернулся в свою комнату и уже через несколько секунд громко постучал в ее главную дверь.

– Я теперь знаю, как производится бумага. – По какой-то непонятной причине для Оливии было очень важно, чтобы он это понимал. – Я даже могу сказать, какое время требуется на распад каждого вида ткани на волокна.

Клейтон проигнорировал ее заявление, и всю дорогу до Катиной гостиной они прошли молча. Княгиня ожидала их в обществе румяного мужчины с густыми седыми бакенбардами и воистину выдающимися усами и стройной миловидной женщины – вероятно, его жены.

– Барон Комаров?! Рад видеть, что кому-то Сибирь пошла на пользу! – сказал Смиркин и громко засмеялся собственной шутке.

Мужчины обменялись рукопожатиями, а Катя представила Оливию и Клейтона жене генерала. Та окинула его оценивающим взглядом; когда же Клейтон поднес ее руку к губам, она со вздохом проговорила:

– Думаю, ты меня не помнишь.

– Вы знакомы? – удивился Смиркин. – Что ж, прекрасно! Всегда приятно встретить старых знакомых.

Генерал считает, что все хорошо? Неужели он не понимает, что эти двое были любовниками? Воздух между ними словно искрит от напряжения. А она, Оливия, хотела произвести на него впечатление поцелуем… Наивная!

– Я вас помню, – сказал Клейтон. – Мы встречались на балу у Ригицких.

Конечно, он все помнит. Наверняка он даже сможет вспомнить все, что на ней было надето в ту ночь. И разумеется, он запомнил и то, что произошло между ними.

Тут жена генерала вдруг приподнялась на цыпочки и запечатлела на щеке Клейтона смачный поцелуй. Оливия невольно поморщилась. Влажные губы этой особы едва не сожрали Клейтона!

– Твоя рука больше меня не испугает, – шепнула она.

«Его рука?» – удивилась Оливия.

Правая рука Клейтона, на которой постоянно была перчатка, дернулась, но на этот раз он не убрал ее за спину.

«Выходит, эта дама что-то знает про его руку…» – подумала Оливия. Она подошла вплотную к Клейтону, вынудив нахалку отойти. Как она смеет вести себя настолько нагло?!

Генеральша надула губы.

– Не могу поверить, что ты не навестил меня. Я была так одинока…

«Теперь она, похоже, намеревается переспать с ним!» – возмутилась Оливия.

Генерал похлопал супругу по спине.

– Мне жаль, что я не могу уделять тебе больше внимания, моя милая. В последнее время очень много дел. Чего стоит один только сегодняшний скандал с митрополитом. Люди возмущены. Самое время напомнить царю, чтобы не слишком доверял этим темным лошадкам.

– Какой скандал? – спросила Катя, расставлявшая чайные чашки.

Супруга генерала улыбнулась с видом абсолютного превосходства.

– Митрополит арестован! – сообщила она.

– А в чем его обвиняют? – спросил Клейтон.

На физиономии генеральши отразился праведный гнев.

– Он убивал юных девушек. – Генеральша потянулась к Клейтону. – Ох, я так боюсь!..

Оливия взяла Клейтона под руку, оттеснив наглую даму.

– Слава Богу, у вас есть муж, – сказала она.

– Может быть, перейдем к столу? – спросила Катя.

Вскоре все расселись, и Оливия решила, что одержала победу; ей удалось занять место рядом с Клейтоном, а генеральше пришлось сесть напротив.

Но тут генеральша подалась вперед, и ее груди едва не вывалились на стол. При этом она окинула соперницу торжествующим и насмешливым взглядом.

Тогда Оливия решительно положила руку на колено Клейтона. Она не смотрела на него, поэтому не знала, на чьей стороне его симпатии в этом поединке, но он по крайней мере не сбросил ее руку.

Катя быстро разлила чай – такой скорости в столь сложном процессе Оливии еще не приходилось видеть.

– Итак, генерал, вы должны рассказать мне о вашей славной победе при Винково. Я никогда не устану слушать рассказ об этом замечательном сражении, – проговорила хозяйка.

Чрезвычайно довольный собой Смиркин с улыбкой пригладил усы.