Но скоро агонии конец. Выстрел в затылок ее утихомирит, и тогда он пустит ее лицо под большой нож, тяжелый нож, – так же, как со всеми. Крест-накрест, крест-накрест – как нитки в его глазах, пока смотреть будет не на что, кроме мяса.

Ах! Она падает. Устала бежать.

Он раскрыл стальной рот Старины Пуговичника, чтобы обратиться к упавшей девушке…

– Спокойно, – сказал он. – Так будет быстрее.

Она попыталась подняться в последний раз, но ноги уже не слушались, а прилив белизны стал практически всепоглощающим. Она нервно обернулась на голос Деккера и между белыми волнами увидела, что он опять надел маску. Ее лицо было ликом смерти.

Он поднял пистолет…

Она почувствовала дрожь в земле под собой. Может быть, отдался грохот выстрела? Ни оружия, ни даже Деккера она уже не видела. Последняя волна смыла его прочь. Но тело чувствовало, как трясется земля, а за скулением в голове слышалось, как кто-то выкрикивает имя человека, которого она надеялась здесь найти.

Бун!

Ответа она не слышала – возможно, его и не последовало, – но оклик повторился, словно призывая его обратно в землю.

Не успела она собрать остатки сил на ответный зов, как под ней поддалась ее здоровая рука, и она упала ничком на землю.

Пуговичник шел к добыче разочарованный, что женщина не будет в сознании для прощального благословения. В этот предпоследний момент ему нравилось произносить несколько слов мудрости; слов, не придуманных заранее, но всегда звучавших стихами изо рта-молнии. Изредка над его проповедью смеялись, и тогда он становился жесток. Но если плакали – а часто так и было, – тогда он мог смилостивиться и убедиться, что последний момент – самый последний – будет быстрым и безболезненным.

Ногой он перевернул женщину на спину, чтобы проверить, не сможет ли пробудить ее ото сна. И да, веки слегка затрепетали и приоткрылись.

– Хорошо, – сказал он, наводя пистолет ей в лицо.

Чувствуя, как к устам подступает мудрость, он услышал рокот. На миг оторвал взгляд от женщины. Откуда-то налетел беззвучный ветер, сотрясая деревья. Стенала земля под ногами.

Маска был неприкасаем. У него не вставали дыбом волосы от блуждания среди могил. Он – Новая Смерть, сегодняшнее лицо самого́ завтра: что ему какая-то пыль?

Он рассмеялся от этой мелодрамы. Закинул голову и рассмеялся.

Женщина у ног застонала. Пора бы ее заткнуть. Он прицелился ей в открытый рот.

Когда он узнал слово, которое складывали губы, тьма впереди расступилась – и это слово вышло из укрытия.

– Бун, – сказала она.

И это был он.

Он выступил из тени трясущихся деревьев, одетый точно так, как помнил Маска: в грязную футболку и джинсы. Но в глазах стоял блеск, какого Маска не помнил; и он шел – несмотря на все пули, – как человек, в жизни не знавший боли.

Загадка. Но и это не все. Выходя на обозрение, он начал меняться, выдохнув пелену дыма, принявшую его плоть за фантазию.

Это был козел отпущения; и в то же время нет. Очень и очень нет.

Маска опустил глаза на женщину, чтобы убедиться, что они оба приобщились к этому зрелищу, но она потеряла сознание. Оставалось довериться своим пришитым глазам, а они говорили об ужасе.

Сухожилия на руках и шее Буна зарябили от света и тьмы; пальцы удлинялись; по лицу за выпущенным дымом словно текли ослепительные волокна, описавшие внутри головы скрытую форму, под которую подлаживались мышцы и кость.

И из этой неразберихи – голос. Не тот голос, что помнил Маска. Не голос козла отпущения, придавленный виной. А яростный вопль.

– Ты покойник, Деккер! – вскричал монстр.

Маска ненавидел это имя; этого «Деккера». Тот человек был просто давним любовником, с которым он время от времени потрахивался. В разгар момента, с таким сильным убийственным стояком, Старина Пуговичник едва ли помнил, жив ли еще доктор Деккер или мертв.

И все же чудовище назвало его этим именем.

– Ты слышишь, Деккер? – сказало оно.

Выблядок, подумал Маска. Вырожденческий, недоабортированный выблядок. Навел пистолет ему на сердце. Оно закончило выдыхать трансформации и стояло перед противником завершенным – если рожденное на свет на мясницком столе можно назвать завершенным. Зачатое волчицей и клоуном, нелепое до невозможности. Не будет ему благословения, решил Маска. Только плевок в гибридное лицо, когда оно издохнет на земле.

Без дальнейших промедлений он выстрелил. Пуля проделала дыру в центре футболки Буна и в изменившейся плоти под ней, – но существо лишь ухмыльнулось.

– Это ты уже пробовал, Деккер, – сказал Бун. – Ничему не учишься?

– Я не Деккер, – ответил Маска и выстрелил снова. Другая дыра появилась рядом с первой, но кровь не хлынула и из нее.

Бун начал наступать на наставленное оружие. Не предсмертный неровный шаг – а уверенное приближение, в котором Маска узнал собственную поступь палача. Он чуял мерзость зверя даже сквозь тряпку на лице. Горько-сладкая, выворачивающая наизнанку.

– Спокойно, – сказал монстр. – Так будет быстрее.

Оскорбительна была уже украденная походка, но, услышав чистоту собственных слов из этой противоестественной глотки, Маска впал в исступление. Он взвизгнул под тряпкой и прицелился в рот Буну. Но не успел отстрелить поганый язык, как распухшие руки Буна схватились за оружие. Даже когда его вырывали, Маска спустил курок, выстрелив в ладонь Буну. Пуля оторвала мизинец. Выражение на морде потемнело от недовольства. Бун вытащил пистолет из рук Маски и отшвырнул. Потом схватился за того, кто его покалечил, и притянул к себе.

Перед лицом неизбежной гибели Маска и ее носитель разделились. Старина Пуговичник не верил, что может умереть. А Деккер – да. Его зубы заскрежетали под молнией, скрывавшей рот, и он начал умолять.

– Бун… ты не ведаешь, что творишь.

Он почувствовал, как из-за трусости маска в ярости натягивается на голове, но продолжал тараторить, стараясь найти тот ровный тон, которым когда-то давным-давно умел успокоить этого человека.

– Ты болен, Бун.

Не умоляй, слышал он Маску: не смей умолять.

– А ты можешь меня вылечить, да? – сказало чудовище.

– О да, – ответил Деккер. – О, разумеется. Просто дай срок.

Раненая рука Буна погладила маску.

– Почему ты за ней прячешься? – спросил он.

– Маска заставляет меня прятаться. Я не хочу – но он заставляет.

Ярость Маски не знала границ. Он вопил в голове Деккера, слыша, как тот предает своего хозяина. Переживи он эту ночь, Маска потребует за эту ложь самой жуткой расплаты. И он заплатит с радостью – завтра. Но чтобы дожить до завтра, нужно перехитрить этого зверя.