– Я хочу спросить… хочу спросить…

– Это мы уже знаем.

У Ландона загорелись щеки. Взгляд Юхана Сверда был почти невыносим.

– Мать девочки пропала. У меня есть все основания думать, что она в одном из ваших лагерей.

Глаза статс-министра сузились:

– Вот как?

– К ней приехали домой и насильно затащили в грузовик.

Ничего не выражающий, но сверлящий взгляд.

Ландон сжал кулаки.

– Я знаю, чем вы занимаетесь. – Он с трудом заставил себя произнести эту угрозу. – Знаю, и скоро это узнают все.

За Риту. За Хелену. За изуродованных детей.

– Боюсь, ничем не могу вам помочь, господин…

Ландона начало трясти.

– У вас ничего не выйдет! – почти выкрикнул он.

Статс-министр сделал охраннику знак: довольно. И прошипел:

– Позаботьтесь о вашей дочери. Ей, похоже, тоже необходим лагерь.

Он мало что помнил. Обратная поездка как в тумане. Уже потом сообразил: вести машину в таком состоянии было небезопасно. Сначала они поехали на Каварё захватить кота. Молли почти всю дорогу плакала, и ему никак не удавалось ее утешить.

Идиот… зачем он поперся в правительственную канцелярию? Если бы у него была не одна, а сорок винтовок в багажнике, даже если бы род Томсон-Егер был на три века древнее, ничто бы не помогло. На стороне Юхана Сверда целая партия. Допустим, ему удалось бы укокошить Сверда – это не решило бы проблему. Проблема не в человеке по имени Юхан Сверд. Проблема в его несокрушимой убежденности в своей правоте.

Молли вырвала из газеты еще одну страницу. Ландон прикусил губу. Прошло уже три дня. С Хеленой могло случиться все что угодно.

Опять посмотрел на молочный пакет. Надо бы выйти и купить что-то из еды.

– Что ты делаешь? – Молли неожиданно подняла глаза.

– Не знаю…

Девочка, похоже, удовлетворилась этим дурацким ответом.

– А ты что делаешь? Что ты вырезаешь?

– Людей.

– И что ты с ними собираешься делать?

– Хочу сделать их лучше.

– Лучше?

– Да. Лучше, – уверенно сказала она и намазала клеем вырезанную голову.

Ландон подошел к дивану и сел. На полу рядом с Молли лежал целый ворох вырезанных голов, тут же еще одна кучка, ноги и руки. Она брала то ногу, то руку, то голову, то туловище и приклеивала на лист. Одна фигура представляла собой три склеенных вместе лица. У другой восемь ног, растопыренных в разные стороны наподобие звезды. Ландон попытался уловить принцип, но не смог.

Что он должен сделать? Что на его месте сделала бы Хелена?

Молли, хищно поджав губы, налепила одну изможденную женскую физиономию на другую. Ландону стало не по себе.

– Мне нужно выйти кое-что купить, – сказал он. – Обойдешься без меня несколько минут?

– Окей.

Ландон вышел в прихожую. И надел ботинки.

– Не выпусти Мастера! – крикнула Молли вдогонку.

Огромный кот свернулся в клубок вокруг единственной пары маленьких сандаликов. Мяукал всю ночь, а теперь решил – самое время поспать.

Надо что-то делать. Дальше так продолжаться не может. Привыкший к свободе кот, запертый в маленькой квартире, – символ нелепости и даже невозможности их положения. Что делать? Просто ждать? В полиции якобы открыли дело об исчезновении человека, но по голосу он понял, что вряд ли они собираются начинать поиски или вообще что-то предпринимать.

Он закрыл за собой дверь и прислушался к звукам в лестничном пролете. Тишина. После того как соседи дружно проголосовали за “дом без жира”, Ландону не хотелось привлекать к себе внимание. Осторожно, стараясь не шуметь, спустился и вышел на улицу. Свинцовое предгрозовое небо, где-то вдали ворчливые раскаты грома.

Интересно, слышит ли Хелена эти раскаты? Ландон представил тренировочный зал, сотни полных, задыхающихся людей в спортивных костюмах, истошно орущих тренеров.

Хелена наверняка надеется на его помощь. И Молли. Само собой, Молли.

Предгрозовая тревожная тишина всегда выводила его из равновесия, он словно начинал ощущать тяжесть давящего на плечи многокилометрового атмосферного столба. А теперь прибавилась еще и почти невыносимая тяжесть ответственности. Если дождь начнется до того, как я вернусь, завтра же с раннего утра сажусь в машину и еду искать.

А если не начнется? То же самое. Внутренние переговоры и загадывания бессмысленны. Другого выхода нет.

Ночью пришла мысль. Ландон сел в постели – от сна не осталось и следа.

Военные лагеря.

Юхан Сверд заметно снизил расходы бюджета на оборону – одна из немногих его затей, вызвавших протесты. Журналисты начали обвинять статс-министра, что он ставит под угрозу национальную безопасность. Дебаты продолжались несколько месяцев. Ландона куда больше раздражала эта публичная свара, чем якобы голодный, а фактически не такой уж голодный паек армии.

Но статс-министр настоял на своем. Больше десятка военных лагерей закрылись. “Упсальская Новая газета” то и дело помещала на первой странице фотографии пустых армейских палаток и заброшенных аэродромов.

Пустые помещения… Как и церкви. Все, до чего дотянулись пальчики Сверда. Ему и карты в руки – армейские лагеря. Вместительны, не на виду, сконструированы и оборудованы именно для этой цели – физическое совершенствование. Как там было в газетной статье? Гибрид санатория и фитнес-клуба.

Ландон зажмурился и представил Хелену, скорчившуюся на верхней лежанке ярусной кровати, такой же, на какой он сам спал три месяца в военном лагере под Буденом. Неужели там выдали всем одинаковую одежду? Как в лагере? Наверняка – ее куртка так и висит на вешалке в доме на Каварё.

У них был большой грузовик, они ее забрали.

Ландон вздрогнул и открыл глаза: Молли постучала ножницами по комоду. Стоит и смотрит на него большими ясными глазами. За окном шуршит дождь.

В детстве он старался угадать слова в этом шепоте.

Биби в оцепенении уставилась на побеги орхидеи. Цветы опали, скоро появятся новые. В ушах все еще звучали раздраженные интонации Стига Экерё.

Не понимаю, о чем вы говорите. Я во Франции.

Уже сложившийся сюжет душещипательного романа треснул по всем швам, как только она услышала голос издателя.

Да, он получил ее сообщение.

Что за странная фантазия? Конечно же, я не выкрадывал Глорию, не увозил ее в свой райский домик в шхерах, не нашептывал на ухо стихи Транстрёмера[31]. Вы перепутали. Я ее издатель, а не любовник. Если вам кажется, что это одно и то же, вы ошибаетесь.