— Ты по-прежнему хочешь уехать отсюда? — отзывается он, просыпаясь. — Ты просила в первый день, а я не позволил.

— Я помню…

— Тебе плохо здесь?

— Нет, — это чистая правда. — Мне, наверное, даже хорошо здесь. Мы начали разговаривать в этом доме, слышать друг друга…

— Да, Ольга, я слышу тебя. Ты говорила о разводе, я понял.

Я машинально киваю, чувствуя, как с сердца падает камень, что мне не пришлось первой произносить это слово, но следом накатывает новая волна тревоги. По лицу Димы проходит темная судорога, которой я как раз боялась.

— Ты сказала, что не можешь быть моей женой. Значит ты хочешь развод?

— Дима, я…

— Скажи прямо, ничего не бойся.

Он разворачивается ко мне и подходит ближе.

— Да, я хочу развод, — произношу на выдохе и резко умолкаю, потеряв весь запал.

— Я не могу его дать. Я не представляю, что ты будешь где-то далеко. Или с другим, — он болезненно кривится, а на его шее надуваются венки от напряжения. — Нет, это невозможно. Ты моя.

— Я не вещь, Дима.

— Ты моя женщина, — отрезает он решительно. — Мы разберемся со всем дерьмом, что произошло, и будем жить дальше. Я не тороплю тебя и буду ночевать в другой комнате сколько понадобится. Дело в страхе… Ты боишься, что всё вернется, но я клянусь тебе, я никогда в жизни больше не подниму на тебя руку. Никаких низостей и оскорблений.

— Шлюх? — я горько усмехаюсь и поднимаюсь на ноги. — Детей от других женщин?

— Таким я был с первой встречи. Ты видела за кого выходишь замуж. Ты была девственницей, но не идиоткой, — Дима приподнимает ладонь, чтобы я не спорила. — Я хочу познакомить тебя с сыном. Хочу общих детей… Нам это поможет.

Мой ответ застревает в горле из-за стука в дверь, который наплывает на комнату деликатной волной.

ПАВЕЛ

Стучу в дверь и жду ответа.

Нервы на пределе, хотя пытаюсь поймать отстраненное настроение. Чтобы действовать по ситуации, а не раскручивать паническую атаку. Но она там. В проклятом доме. А Дима приказал мне срочно явиться.

Он и открывает, пропускает меня вперед и бросает дверь нараспашку. Ольга стоит в центре гостиной и потерянно смотрит на меня. Она не верит, что я стою перед ней, и ничего не может поделать со своими реакциями. Я легонько качаю ей головой, не зная, как еще успокоить, и оглядываюсь по сторонам. Знаю от охраны, что больше в доме никого, но жду гадких сюрпризов.

— Я специально вызвал Пашу, — произносит Дима, глядя на Ольгу. — Твоего водителя.

Он берет с дивана пиджак и набрасывает его на плечи девушки.

— Тебе ведь спокойнее с ним? — продолжает Дима. — Я хочу, чтобы ты не нервничала.

— Я не понимаю, чего ты хочешь?

— Паша отвезет нас.

— Куда?

— Ты вспомнишь по дороге. Это хорошее воспоминание.

ОЛЬГА

Мне мешает Паша.

Я боюсь начинать спор, который может перерасти в скандал на его глазах. Дима загорелся своей идеей, он жарко обнимает меня за плечи, стягивая плотную ткань пиджака, и неотрывно смотрит. Он ждет моего согласия и моего шага навстречу.

И ничего кроме.

Другой ответ не предполагается, как и возможность развода.

Он по-прежнему давит и сковывает меня, только делает это чуть мягче и спокойнее, без жутких вспышек агрессии или же гадких представлений, но итог один. Именно он выбирает, что будет дальше и как долго продлится.

— Поедем на моей машине, — добавляет Дима и подталкивает меня к двери.

Я проваливаюсь в непонятный вакуум, не успевая перестроиться после всех прозвучавших фраз, и послушно следую, куда меня ведут. У меня нет сил противиться ему снова и снова… или я подспудно хочу оказаться ближе к Паше. Хочу сесть с ним в машину, потому что привыкла прятаться от окружающего мира в салоне ауди позади него.

— Паш, мы поедем без охраны, — Дима подходит к шкафу, который стоит у выхода, и стаскивает с плечиков другой пиджак, черный, запасной. — Не хочу никаких кортежей.

— Турову это не понравится.

— Он уже здесь?

— Уже проверил периметр и перераздал смены.

— Параноик, — Дима усмехается, но явно доволен, что выбрал такого человека начальником безопасности. — Я зайду к нему.

Дима отлучается, когда мы выходим во двор, поворачивая к домику охраны. Я же иду за Пашей и смотрю на его широкую спину. Он предельно собран и сосредоточен, я буквально кожей ощущаю волны напряжения, исходящие от его крепкого тела. И я ничего не могу поделать с собой и дотрагиваюсь до его запястья, когда он сжимает ручку автомобиля.

Паша замирает, словно я ударила его разрядом тока, и поворачивается ко мне лицом. Не одергивает руку, все-таки вокруг сероватая дымка позднего вечера, которая прячет наши тела.

— Прости, — произношу шепотом и цепляюсь за его руку крепче, и вдруг понимаю, что не знаю, как разжать пальцы.

Как отпустить его… Не смогу. Наоборот, нужно ближе и теснее, закопаться лицом в его рубашку и дышать любимым запахом, напитываться им глоток за глотком.

— За что? — Паша переносит ладонь выше и переплетает наши пальцы. — Всё хорошо, малыш, я что-нибудь придумаю.

— Не надо. Мы просто сделаем, как он хочет, и вернемся назад, — запрокидываю голову и смотрю в его глубокие умные глаза. — Хорошо?

— Хорошо, — Паша кивает, чтобы успокоить меня, и открывает заднюю дверцу.

Дима приходит через пару минут. Паша как раз успевает обойти машину и сесть за руль, он по привычке включает навигатор, но запоздало понимает, что у него нет конечной точки. Он оборачивается через плечо к нам с Димой и внимательно смотрит на моего мужа.

Ждет указаний.

— В город, — распоряжается Дима, опуская стекло. — И не гони, мы никуда не торопимся.

Паша кивает и заводит мотор, я же вдруг ловлю себя на том, что сижу у самой дверцы, держась за ручку, как за спасительный круг. Нужно расслабиться, хоть немного и перестать показывать вселенскую драму одним лицом. Иначе Дима начнет раздражаться, а Паша — нервничать. Они оба прислушиваются ко мне и я угадываю, как два потока цепкого мужского внимания встречаются в одной точке.

Там, где я.

Дима иногда поворачивает голову в мою сторону, но пока молчит, давая мне то ли привыкнуть, то ли заговорить первой. А Паша бросает взгляды через зеркало заднего вида и демонстрирует отстраненное затишье, он не задерживается ни на секунду, плавно скользя по заднему сиденью и отмечая лишь мое положение.

Я прошу включить музыку, но джазовые импровизации не в состоянии ничего поделать с оглушающей тишиной, что стоит в салоне. Я слышу свои мысли, мысли Димы и Паши, и даже малейшие оттенки интонаций, так ярко и реалистично, что обнимаю себя руками, чтобы не вздрагивать.