— Садись, дай ногам отдых.

Эллен села на краешек второго кресла.

— Ты уверена, что не хочешь рюмку портвейна? Или чего-нибудь другого?

— Спасибо, ничего.

Чтобы избежать его взгляд, она посмотрела в окно, где под темнеющим небом тускло поблескивало море.

Хоффман покачал бокал в ладони.

— Потрясающий вид, не правда ли?

— Очень красивый, — сказала Эллен. — Из этой квартиры лучший вид на острове.

— Считаешь, я его не заслуживаю?

Что за странный вопрос, подумала Эллен.

— Понятия не имею, господин Хоффман. Я вас не знаю. Но если вы цените этот вид, то, думаю, вы его заслуживаете.

— Я ценю красоту, — сказал он, глядя на Эллен, а не в окно.

— Разве не все ее ценят? — спросила она.

Хоффман рассмеялся.

— Тут ты, наверное, права… А что я еще ценю? Интересно послушать.

— Вкусную еду, — ответила Эллен, кивая на серебряную крышку на столе. — Хороший коньяк. Тонкие вина.

Хоффман поощрительно подмигнул.

— Это верно. А еще?

Он пристально смотрел на нее, словно ее ответ был ему очень важен. Эллен чувствовала себя так, словно ее взвешивают на неких весах, где все в ней измеряется по неизвестной шкале: лицо, тело, услужливость, сексуальный опыт, физическая сила, интеллект…

— Что еще?

Девушка огляделась. Вся комната была уставлена книгами. От них возникало ощущение уюта и, как ни странно, надежности.

— Книги, — добавила она.

— Опять правильно, — радостно воскликнул Хоффман. — Хотя не все из них мои. Эта квартира была раньше докторской, поэтому тут много медицинской литературы, в которую я не заглядывал.

— А какие книги ваши?

— Все вдоль этой стенки. — Он сделал широкий жест рукой.

Взгляд Эллен пробежал по полкам, и она почувствовала острую тоску, ибо уже целую вечность не читала книги.

— А можно посмотреть, что у вас есть? — Чуть приподнялась, но вновь села. — Нет, извините; мне это, конечно, не полагается делать.

— Разумеется, смотри.

Эллен подошла к полке и склонила голову набок, чтобы прочитать корешки. В комнате начинало темнеть, и ей было трудно разглядеть, что там стояло, но на нескольких книгах удалось прочитать имя Артура Конан Дойла.

— Ага, Шерлок Холмс…

Вспыхнула спичка, и комната осветилась. Хоффман зажег керосиновую лампу на письменном столе рядом.

— Так лучше?

— Спасибо, — ответила Эллен и медленно провела пальцем по корешкам. — Эдгар Аллан По! И еще ваш однофамилец…[12] Вы явно любите ужасы и драмы. — Она обернулась к нему и прибавила: — Кроме вкусной еды и красивых видов.

Хоффман поднял ладони вверх.

— Как уже было сказано, я ценю красоту. Во всех формах. Как светлую, так и темную. Но там, как видите, есть и еще кое-что.

— Достоевский, — возбужденно произнесла Эллен. — Оскар Уайльд.

Вид имен этих хорошо известных писателей и названия книг привели ее в хорошее настроение. На секунду она забыла, где находится.

— Ты их знаешь? — спросил Хоффман из-за спины. Он стоял так близко, что она различала запах коньяка, шедший от него.

— Да, конечно.

— Ты, видать, необычная прислуга…

Эллен покраснела. Она себя выдала.

— Но почему же прислуга не может ценить литературу? — продолжил Хоффман. — Фру Ланге рассказала, что у тебя темное прошлое. Что твоя работа здесь — своего рода бегство.

Эллен натянуто рассмеялась.

— А-а, не так уж все драматично… Я просто-напросто устала от городской жизни, хотела попробовать что-то новое. Мне необходимо…

Она начала как по писаному, но оборвала себя, не желая вязнуть во лжи. Кроме того, Эллен чувствовала, что он легко распознает ее ложь.

— Немного приключений? — подсказал Хоффман. — Ты в них нуждалась?

— Я бы назвала это переменами.

Он на секунду остановился.

— А знаешь ли ты, читавшая так много, писателя по имени Лео Брандер?

— Нет, не думаю, — солгала Эллен.

— Лео Брандер — мой псевдоним. Я пишу детективы.

Эллен колебалась. Следовало ли ей проявить впечатленность этим известием? Она чувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, но не знала, что делать, чтобы быть увереннее.

— А-а, вот как, — произнесла девушка, пытаясь выглядеть искренне удивленной. — И вы успешный автор?

— Полагаю, весьма. Мои книги популярны у некоторых читателей. Другие считают их слишком кровавыми и вульгарными. Это связано с тем, что я, в отличие от большинства детективщиков, знаю, о чем пишу. Убийство — действительно весьма кровавое и вульгарное дело.

Хоффман произнес это нейтральным, почти скучающим тоном, поглаживая бороду. Сердце Эллен подпрыгнуло. Чтобы скрыть выражение своего лица, она быстро повернулась к письменному столу и спросила:

— Вот тут вы сидите и пишете свои книги?

— Да.

— А пишущей машинки у вас нет?

— Нет. Я пишу от руки.

Книги и писательство были для Эллен знакомой областью, и она решила придерживаться ее границ.

— Но это же какой-то восемнадцатый век! Разве доктор Кронборг не может снабдить вас машинкой? С ней же все быстрее, понимаете?

— Не для меня. Я понятия не имею, как работает эта штука.

— О, это просто. Учеба, конечно, требует некоторого времени. Но когда в пальцы приходит умение, на клавиши уже можно не смотреть.

— Звучит так, будто владеешь ты этим искусством…

— Я прошла курс по новому методу.

— И ты быстрая?

Эллен скромно пожала плечами.

— Печатаешь так же быстро, как слышишь?

— Вы имеете в виду, могу ли я печатать под диктовку? Конечно. Именно этому меня и учили.

— А что ты предпочитаешь — печатать с рукописи или под диктовку?

— Если почерк трудночитаемый, тогда печатать нелегко. Начинает болеть шея, когда ты все время поворачиваешь голову к рукописи и обратно.

Хоффман, посмотрев на ее шею, произнес:

— Меня еще в школе хвалили за хороший почерк. Но я, конечно, не хочу, чтобы у тебя болела шея. Поэтому попрошу доставить мне сюда пишущую машинку и буду тебе диктовать.