Когда все вокруг снова стало тихо и спокойно, Нильс подошел к лачуге, где были оставлены ящики. Он настежь открыл полусгнившую дверь, так что лунный свет проник сквозь проем. Внутри громоздилась гора какого-то хлама — судя по запаху, что-то связанное с рыбой.

Ящики стояли штабелями у правой стенки. Нильс поднял один из них и поднес к дверному проему. Там были стеклянные бутылки. Ящик он поставил на место. Кто-то, наверное, должен скоро прийти и забрать груз. Нельзя было хранить здесь контрабандный спирт в течение нескольких дней. Уже завтра утром может кто-то появиться порыбачить на плоскодонке, или зайдет старик-ремесленник, продолжающий тянуть свою трудовую лямку в одной из этих страшненьких, никем не занятых развалюх…

Верфь Варвет-Кюстен стала заброшенным местом, потому что принадлежала прошлому и не была востребована современностью. Сейчас таких мест много — и в Гётеборге, и наверняка во всей Швеции. Никто толком не знал, что с ними делать, а пока они оставались ничейной территорией, которую никто не контролировал. Ему пришло в голову, что и карантинная станция на Бронсхольмене — тоже такое место.

Было слишком темно, чтобы различить стрелки на карманных часах. Когда Гуннарссон покидал пароход «Некен» в Майнаббе, было десять минут второго. Теперь, наверное, дело ближе к половине третьего. Около шести уже будет светло.

В эту секунду он услышал звук мотора автомобиля, приближавшегося со стороны верфи. Вскоре развалюху осветили два прожектора, почти ослепив его. Сквозь раскрытую дверь он увидел грузовик, остановившийся по другую сторону дока.

Прожекторы погасили, дверь машины захлопнули. Нильс слышал шаги по дощатому настилу, когда водитель обходил док. Теперь уже поздно убегать из халупы или закрывать дверь. Нильс спрятался за гору хлама и застыл там.

В дверном проеме появился водитель, держа в руке фонарик. Он остановился и обвел лучом халупу.

— Дверь была открыта, — сказал он.

— Он спешил, — пробормотал другой голос за ним. — И нам тоже надо… Давай, начинай.

Мужчина, говоривший последним, подошел к ящикам у стены, поднял два, один поверх другого, и передал водителю. Затем оба вышли.

Это был тот самый случай, когда Нильс мог схватить преступников с поличным. Если б не был один и безоружен. Все, что он мог сейчас, это наблюдать со своего места и запоминать увиденное.

Тот, кто выносил ящики и ставил их на причал, был мужчиной нормального телосложения, одетым в застегнутый доверху пиджак. Другой, относивший ящики к машине, был небольшого роста, коренастый, в кожаной куртке. У обоих на головах были шерстяные кепки.

Чтобы улучшить себе обзор, Нильс чуть подвинулся вбок и случайно задел кучу хлама. Что-то свалилось на пол, издав пустотелый металлический звук.

Мужчина застыл. Затем поставил ящик на землю и посветил вокруг фонариком.

— Пошел вон, ты, крыса! Здесь тебе ничего не достанется! — прокричал он, возможно, решив, что в хибаре прячется бродяга.

У бродяг имелся нюх на водку и контрабанду, но они были слишком осторожны, чтобы самим ввязываться в эти дела; обычно появлялись, когда контрабандисты забирали груз, и угрожали выдать их, если с ними не поделятся. Бродяги были большой проблемой для торговцев нелегальным спиртным — отчасти потому, что вымогатели, как правило, являлись алкоголиками, и на их молчание нельзя было полагаться, сколько им ни плати. Алкаш за рюмку расскажет что угодно и кому угодно. Контрабандисты жили за счет зависимости людей от спирта, но не желали иметь пьянчуг в своих рядах.

Вдруг в куче хлама, с того края, что был ближе к стене, началось какое-то шевеление. Мужчина направил туда луч фонаря, и в его свете появилась похожая на башку тролля голова с лохматыми патлами и бородой, моргающими веками и беззубым ртом.

Нильсу пришлось сдержаться, чтобы не засмеяться. Неужели это существо все время лежало там, среди хлама, метрах в двух от него? Это частично объясняло вонь. Бездомный старик, ночующий здесь, проснулся от громыхания железа и света фонарика.

Бедолага закрыл один глаз, защищаясь от слепящего луча света, и прищурил второй. Затем повертел головой, моргая и щурясь. Остановил взгляд на чем-то позади мужчины. И проснулся окончательно.

— Эй, ты! — крикнул он на удивление сильным голосом и показал костистым пальцем в сторону ящиков в углу. — Я вижу, что там у тебя!

— Для тебя — ни шиша, — резко ответил мужчина.

Старик выбрался из кучи, и вокруг тут же распространился тошнотворный запах. Нильс узнал его — это был Калле Клинка, старый алкаш, постоянно появлявшийся в его прежней жизни уполномоченного службы порядка. Нильс не сталкивался с ним уже несколько лет и думал, что тот помер.

Калле Клинка засмеялся резко и пискляво, как испорченный орга́н.

— Неужели? — триумфально вскричал он. — Я знаю легавых с улицы Спаннмольсгатан. Они всегда благодарны за наводку. Но за ящик я буду молчать, как рыба. Всего один ящик — недорого, правда?

Мужчина презрительно хмыкнул, поднял ящик и выставил его наружу, как раз когда от машины вернулся второй.

— Тут внутри лежит старый алкаш. Начхать на него, просто работай, — сказал он компаньону.

И они продолжили в том же быстром темпе.

— У меня связи в полиции! — резким голосом продолжил Калле Клинка.

«Знал бы ты, как она сейчас близка», — подумал Нильс.

— Я вижу ваш грузовик! — не унимался старик, показывая сквозь открытую дверь; его аж трясло от возбуждения. — И я покажу на вас, когда легавые вызовут меня в суд. Я — лучший свидетель, что у них есть. Калле Клинка никогда не забывает лица.

Мужчина поднял последний ящик. Старикан впал в отчаяние.

— Что вы больше хотите? — заорал он. — Легавых — или ящик?

Мужчина был уже на выходе, но остановился и поставил ящик на землю. Калле Клинка выжидающе хмыкнул.

Мужчина подошел к нему и посветил фонариком прямо в лицо. Если б он вместо этого направил луч чуть правее, то увидел бы Нильса. Но контрабандист сосредоточился на старике, зажмурившемся от света и без остановки ноющем про свой ящик.

Мужчина не спеша перебросил фонарь в левую руку, а правую засунул в карман, достал револьвер и направил его на старика.

— Еще одно слово — и получишь пулю между глаз!

Калле Клинка, сразу замолкнув, осел на свой хлам.

Мужчина положил револьвер в карман, отошел к ящику и достал бутылку.

— Вот тебе литрушка, — сказал он и бросил ее Калле.

Она мягко упала на гору мусора. Старик мгновенно схватил ее и прижал к груди, как новорожденного.

— Но полиции — ни звука. — Мужчина поднял ящик. — Я знаю, где ты живешь! — угрожающе крикнул он через плечо.

И, покинув халупу, хлопнул за собой дверью.

— Тогда ты знаешь больше моего, — прокудахтал Калле Клинка в темноте.