— Господи, Мольгрен, — произнес он. — Выгладишь, как мокрая кошка, вытащенная из канала…

Капли воды попали на газету, когда констебль Мольгрен уселся за его стол. Нильс слегка отодвинулся назад на стуле.

— У меня дорожное дежурство с семи утра. И с тех самых пор этот проклятый дождь льет не переставая, — проворчал Мольгрен. — Большую чашку кофе, Майкен, — крикнул он официантке.

— Вот в такие дни я особенно рад, что больше не патрулирую, — сказал Нильс, складывая газету.

Он помнил свои нескончаемые дежурства, когда бродил туда-обратно по одним и тем же улицам, и в дождь, и в шквальный ветер. Шерстяная ткань мундира сначала хорошо отталкивала воду, но под конец становилась совершенно мокрой, тяжелой, как свинец, и не желала сохнуть. Холод пронизывал до самых костей. В полицейском участке всегда пахло мокрой псиной.

— Ну тебе-то хорошо и тепло в каморке при Нурдфельде, — язвительно заметил Мольгрен. — Вы вообще выходите на улицу?

— Вообще-то да.

— Но не в дождь?

Нильс не ответил. Мольгрен глянул на улицу сквозь мокрое оконное стекло.

— Когда патрулируешь, можно хотя бы зайти в подворотню, если льет немилосердно, — продолжал он. — Но сейчас я должен час за часом стоять на перекрестке. А когда льет, движение становится хуже некуда — все хотят взять извозчика, вместо того чтобы идти пешком.

— А зонт вам не полагается, — вмешалась официантка Майкен, появившаяся возле их стола с чашкой и кофейником. — Вы же тогда не сможете махать.

— Махать? — оскорбленно вскричал Мольгрен.

— Она имеет в виду регулировать, — поправил Нильс.

— Вы можете одевать плащи? — спросила Майкен, наливая кофе.

Мольгрен хмыкнул.

— Полицейский в плаще — как бы это выглядело? Какое уважение это вызывало бы? Нет, нам нужна униформа. Уважение и так хуже некуда…

— Можно получить воспаление легких, — возразила официантка, вытирая фартуком капли с носика кофейника.

— Не такой уж я изнеженный, — возразил Мольгрен, бросил сахар в кофе красными застывшими пальцами и отпил. — Нет, — продолжил он, когда Майкен удалилась, — я больше боюсь, что меня задавят. Ездят, как идиоты.

Нильс согласно кивнул. Каждый день газеты сообщали об авариях. Народ ездил слишком быстро, по встречной полосе, в состоянии сильного опьянения… Люди без водительских прав или хоть каких-то навыков вождения выезжали на плохие дороги в ненадежных автомобилях. Приличные граждане за рулем превращались в буйных дикарей.

Месяц назад один из власть имущих Гётеборга, судовладелец Дан Брустрём, погиб, когда вместе с женой и шофером попал в дорожное происшествие по дороге домой после спуска судна на воду в Мальмё. Внезапно он приказал шоферу пустить его за руль, а самому указал на заднее сиденье. Затем господин Брустрём взял управление машиной на себя и понесся с безумной скоростью, пока на крутом повороте автомобиль не врезался в ограждение моста и не перевернулся. Жена и шофер выжили, а судовладелец Брустрём, как это сформулировал на следующий день репортер газеты «Гётеборг-пост», «умер, как жил всегда, держа руку на руле и направляя свою судьбу с младых лет».

Многие умерли, держа руки на руле…

— Свобода ударяет им в голову, — заметил Мольгрен. — Сидят с пятьюдесятью лошадиными силами под капотом, могут ехать куда угодно, когда угодно, вне расписания… Жми на газ! У них мания величия. И тут появляется маленький ничтожный констебль и жестом показывает им остановку. Этого они не могут вынести. Другое дело в Лондоне! Там другая транспортная культура. Представь себе Пикадилли-Серкус в час пик. Девять улиц сходится вместе, и на каждой стоит констебль. А в центре — их командир, и он направляет остальных. Машины и автобусы несутся лавиной и мгновенно останавливаются по знаку констебля. Никаких клаксонов, никаких ревущих моторов, никаких воздетых вверх кулаков. А здесь, в этой задрипанной дыре, два автомобиля не могут разъехаться без проблем и шума… А транспортного констебля ценят не больше бродячей собаки.

Он вытащил носовой платок и громко высморкался, словно хотел найти выход своей злости.

— Вы выполняете опасную и важную работу, — сказал Нильс. — Вам всем следует повысить зарплату.

— Ладно, радуйся, что ты детектив, — пробурчал Мольгрен, убирая скомканный платок в карман. — Воры и бандиты — сущие дети из воскресной школы по сравнению с автомобилистами. Частники хуже всех. Но и водители-профессионалы нередко тоже спешат… На днях меня чуть не отправил на тот свет грузовик. Водитель правил прямо на меня, хотя я показал ему стоп-сигнал. Думал, что я отскочу в сторону… Но он не знал констебля Мольгрена. Я стоял непоколебимо, и машина резко остановилась, а радиатор оказался в трех сантиметрах от меня.

— Ты, конечно, задал ему трепку?

— Не успел… Он опустил стекло и наорал на меня за то, что я имел наглость ему препятствовать.

Нильс вздохнул.

— Но это же оскорбление должностного лица. Ты записал его регистрационный номер?

— Не смог его прочесть, — мрачно объяснил Мольгрен. — Номерной знак был очень грязный. Весь грузовик был заляпан какой-то красноватой гадостью. Я разглядел только последние цифры: семерка и тройка. А может, это была восьмерка… Затем он рванул с места и исчез.

Мольгрен добавил в кофе еще сахара и жадно опустошил чашку, будто хотел утешиться этим. Ливень припустил еще больше, лупя в окна.

— Как думаешь, в субботу тоже будет такая погода? — мрачно продолжил он и глянул на серое небо над крышами. — Тогда, конечно, отменят…

— Что отменят?

Мольгрен удивленно посмотрел на Нильса.

— «Круиз при Луне», конечно. Ты записался?

Гуннарссон вспомнил, что видел какое-то объявление о вечерних поездках на пароходе, совместно организуемых разными полицейскими союзами.

— Нет, я не записывался.

— Нет? Это же будет здорово. Конечно, если погода не подведет… Жены приглашаются, подруги тоже.

— У меня ни той, ни другой.

— Но ты все равно можешь прийти. Если еще есть места…

— Ну может быть…

— Только б этот проклятый дождь перестал.

* * *

В пятницу ветер выжал последние капли из облаков, прежде чем разметать их тонкой рванью и понести над сушей. А когда вечером в субботу пароход «Некен» вышел из порта Лилла-Боммен, река была уже спокойной; вода отражала свет ламп, гирляндами качавшихся над палубой. Члены обществ «Полицейское товарищество», «Центральная полиция» и «Союз детективов» сидели на скамьях в каюте, ели бутерброды с креветками и пили кофе, пока члены полицейского оркестра играли популярные шлягеры. Через час кофейные чашки наполнились из прихваченных с собой бутылок. Атмосфера улучшалась, ширился гул голосов, многие подпевали мелодиям оркестра. Но в присутствии жен и подружек все проходило спокойно.