чайник.

– «Мразь» – это нас они считают мразью? Мне так жаль, что я втянула тебя в эту историю. Это я во всем виновата.

– О чем ты говоришь? Никто ни в чем не виноват. Молодые придурки накачались пивом и развлекались в субботу вечером. К тому же они считают, что тут никто не живет. Да тут и вправду никто не живет. Но вот клей лучше бы они оставили дома, это уже слишком.

– Наверняка этого достаточно, чтобы расторгнуть договор и забыть эту ферму, как страшный сон.

– Не смеши меня. Пойду возьму швабру и поскребу краску, пока дождь идет.

Жесткие щетинки вгрызались в граффити, сдирая вместе с ним слои старой персиковой краски, превращая стены в мешанину из пятен персикового и голой штукатурки, а красная жижа утекала по дороге.

– Ну вот, от жидкой краски мы избавились. А вот как вывести остальное, не знаю – это что-то вроде стойкого лака.

– Хотя бы член смылся.

– Жаль, надо было его сохранить, член им удался лучше всего.

– Но «мразь»… Кто-то, наверное, прочел мою книгу; они знают, что мы были бездомными. Потому они и написали «мразь», и теперь надпись не смывается. Нельзя было издавать эту книгу. Вот что случается, когда впускаешь людей в свой мир. Получается как с водяными землеройками.

– Рэй, ты знаешь, что я тебя люблю, но иногда я диву даюсь, какую фигню ты несешь. Если тебя это так беспокоит, мы отскоблим эту надпись бритвой.

Спустя очень мокрый час красная краска исчезла, на ее месте осталось выскобленное на персиковой стене слово «мразь» цвета голой штукатурки.

– Все, хватит, плечо болит невыносимо. Будь здесь кровать, я бы пошел и лег прямо сейчас. Мне нужно вернуться в церковь.

И Мот, и земля в ужасном состоянии. Лишь мерцающие точечки света виднеются сквозь окутавшую их темноту. Я стояла под яблоней, пока Мот выключал свет и запирал дверь. Дождь наконец устал и пошел тяжелой изморосью; наступал вечер, ветер нес над холмом мокрые темно-серые облака. Вода стекала с последних еще остававшихся на яблоне листьев и высыхала на моей коже, холодя ее на сильном ветру. Неверные лучи клонившегося к горизонту солнца отражались в мокром металлическом и пластиковом мусоре, который кучами валялся вокруг, погнутый и искореженный, поросший колючками и крапивой, капающий ржавчиной и машинным маслом в отравленную землю.

Стайка воробьев ссорилась за горстку ягод боярышника в голых ветвях живой изгороди, две вороны устраивались на ночь на высоком каштане. Землю под деревом усеивали колючие зеленые шарики, но внутри скорлупок ядра были крошечные и съежившиеся. Нечем поживиться ни птицам, ни мышам. Зато в садах яблоки опадали в траву по пояс высотой, бесполезные для людей, но доступные всем обитателям густых колючих кустов под деревьями. Вороны крепко держались за верхние ветви дерева. Единственные птицы в округе, обнаружившие этот неожиданный яблочный пир, они охраняли свою территорию, танцуя вместе с ветром, который рвал облака на сердитые серые островки и бешено гнал их на восток.

Мы могли бы сесть в фургон, уехать и забыть это место, продолжать жить как прежде. Немного гулять, когда у Мота будут силы, ждать и смотреть, как медленно гаснут его огни. Это был очевидный выход. Но я все еще слышала его – шепот страдающей земли, приглушенный, но тянущийся вверх зелеными ростками надежды и падающий на землю зрелыми яблоками. Звук, ритм, призыв. Он усиливался с ветром, который проносился над холмом и врывался в долину – низкий фоновый гул. Так звучала наша связь.

Мот медленно ковылял к фургону, неуклюжий и скованный, усталость серыми морщинами прорезала его лицо. Я села в фургон рядом с ним, а голос все продолжал напевать свою еле слышную песню.

– Может, завтра по пути заедем и купим банку краски?

20. Крысы

Я снова раскрыла «Копсфорд». С чашкой чая в руках я листала страницы, игнорируя слабый запах антисептика. Перечитывая знакомые отрывки, я искала в них настоящего Мюррея. Но его нигде не было: текст почему-то казался пустым, как бывает, когда смотришь на натуралистическую живопись Констебля. Пейзаж во многом точный и совершенный, но ему недостает настоящей жизненной сути, тех темных, трудных, болезненных граней, которые, мы точно знаем, прячутся где-то за залитыми солнцем ветвями и искрящейся водой «Телеги для сена». Я закрыла книгу. Что я могу сказать о ней? Это рассказ о том, как молодой человек проводит год в деревне, но что еще?

///////

На ферме мы занялись отскребанием от стен заплесневелых обоев, и конца-края этому занятию не было видно. Иногда оно казалось нам бессмысленным, ведь в доме все сразу требовало ремонта и тепла, чтобы победить в борьбе сыростью. Причем проблем было так много, что мы не знали, за что хвататься.

– Думаю, надо сломать перегородку и двери из ДСП. Если мы выломаем их и откроем это пространство, оставим только каменные стены, в этой части дома улучшится циркуляция воздуха и станет посуше.

– Ты уверен? Может, мне сначала закончить с обоями?

– Дел так много, что нет разницы, с чего начинать, верно?

Спустя полдня возни с молотками и отвертками мы сложили громадный костер и уселись посреди пыльного помещения с открытой лестницей и старыми балясинами. Было тихо, вся суета прекратилась, но где-то в доме продолжалось едва слышное царапанье.

– Что это?

– Мы же не повредили водопроводную трубу? Это может быть протечка.

– Нет, послушай, звук перемещается. Теперь его слышно из другой комнаты.

Мы пошли по следам звука, теперь уже не царапанья, а топота множества маленьких лапок.

– Как называется группа мышей?

– Стая? Стадо?

– Куча мышей – нет, гнездо.

– Это не гнездо, это целая мышиная деревня. Мы, наверное, их потревожили, когда сносили стены.

Люк на чердак был просто прикрыт сверху куском фанеры. Когда мы сдвинули его с места, нам на головы и на пол посыпался дождь из мышиного помета.

– Нет, даже не деревня. Мышиный город.

Высокий просторный чердак затягивала паутина; по полу были разложены куски розового утеплителя. Два воробья испуганно заметались под крышей и вылетели на улицу через открытые свесы. Утеплитель был густо засыпан мышиным пометом, но с крыши не доносилось ни звука. Мыши услышали нас и затаились, укрывшись в своих розовых волокнистых гнездышках. Мы спустились вниз, вернули фанеру на место и стали вытрясать из волос коричневые катышки.

– Сколько мышей!

– Что с ними делать?

– Не знаю. Для начала убедимся, что они не могут пробраться с чердака в дом. Давай загерметизируем отверстия вокруг водопроводных труб, а потом проверим,