Так что я наклонилась вперед с заговорщицким видом и сказала только-только расслабившейся публике:

– А крик между тем не прекращался, и тут выяснилось, что кричу я, потому что МЕНЯ НА САМОМ ДЕЛЕ ПЫРНУЛИ НОЖОМ В ЛИЦО.

В этот момент все перестали смеяться, а у Виктора сделался нездоровый вид. Тогда-то у меня и началась паника, и я заговорила ужасно быстро, чтобы поскорее закончить и убежать.

– Значит, Виктор просыпается и видит, что у меня все лицо в крови, и такой весь: «КАКОГО ХРЕНА?!» А я такая типа: «НЕ ГОВОРИ! МЕНЯ ПЫРНУЛ НОЖОМ НОЧНОЙ ОХОТНИК!», и тогда Виктор подскочил, обнажил свой меч и побежал по коридору в погоне за Ночным охотником, – это было довольно странно, потому что в документальном фильме говорилось, что он все еще в тюрьме, но, полагаю, когда ты просыпаешься и видишь, что твою жену пырнули ножом, сложно мыслить трезво, и лично я была прямо впечатлена тем, как быстро он обнажил свой меч и пустился в погоню за опасным серийным убийцей…

Виктор перебил меня:

– Пожалуйста, ради всего святого, замолчи.

Я с удивлением на него посмотрела, пытаясь понять, какая именно часть моего рассказа его так шокировала, и тут же поспешила пояснить:

– Ах! Когда я сказала «обнажил свой меч», я не имела в виду его пенис, ребят. Я говорила про самурайский меч, который мы держим у кровати. Не побежал же Виктор по коридору за серийным убийцей, размахивая своим пенисом. В смысле, это было бы нелепо, – засмеялась я. Больше никто смеяться не стал.

– Как бы то ни было, – продолжала я, – Виктор рыскал повсюду, но никого, кроме нас, в доме не было, и все двери были закрыты. Виктор попробовал было убедить меня, что я просто случайно поцарапалась, но я в этом сомневалась. На следующий день кто-то на работе решил, что Виктор меня избивает, и мне пришлось рассказать про приснившегося мне серийного убийцу, но, конечно же, никто мне не поверил, и это было немного обидно, потому что, ударь меня мой муж на самом деле ножом в лицо, мне бы хватило ума придумать историю получше, а не рассказывать всем про нападение серийного убийцы во сне.

К этому моменту мне уже очень-очень хочется замолчать, но я не могу этого сделать, потому что я сама в шоке от того, куда меня занесло, и мне отчаянно хочется как-то логично все это закончить, но мне мешает паника. Я уже начинаю мечтать о том, чтобы Виктор устроил пожар, который бы всех отвлек, но он этого не делает, так как явно не собирается мне помогать.

Итак, я продолжила:

– Конечно же, тогда я испугалась, что со мной наяву будет происходить все, что мне снится, так что теоретически может получиться так, что я проснусь в школьном кабинете в платье из маринованных огурцов. Или с руками из зефира, или без ноги. Потом, где-то неделю спустя, мы с Виктором лежали в кровати и вдруг услышали из окна над головой какой-то скрежет, словно кто-то водил ножом по стене. Меня парализовало от страха. Я медленно повернулась лицом к окну и увидела ОГРОМНУЮ ЗАДНИЦУ МОЕГО КОТА. Как оказалось, наш толстозадый кот Поузи пытался разместиться на крохотном подоконнике, но не помещался на нем, так что ему приходилось отчаянно цепляться одной из задних лап за стену, чтобы удержаться, и тут я поняла, что именно со мной случилось. Мой огромный, жирный кот упал мне на лицо и поцарапал меня своими огромными кошачьими когтями в тот самый момент, когда мне снились серийные убийцы. Вот почему десять лет спустя у меня по-прежнему этот шрам.

Все смотрели на меня озадаченно, и Виктор заставил меня уйти, после чего поклялся больше никогда не брать меня с собой на вечеринки. Мне было сложно с ним спорить, и все-таки я заметила, что вечеринка на самом-то деле удалась, потому что никто так и не увидел моего влагалища. Виктор сказал, что мы по-разному понимаем слово «удалась». Потом он сказал мне, что истории про серийных убийц, которые в конце концов оказываются обыкновенными котами, теперь возглавляют перечень вещей, о которых мне запрещено разговаривать, и вот тут я уже возмутилась не на шутку, потому что в этой истории он выглядел долбаным американским героем, гоняющимся по всему дому за серийным убийцей (который на самом деле оказался котом). Тогда он заметил, что коты на самом деле не серийные убийцы, а я ответила, что формально коты опаснее серийных убийц, потому что они слишком пушистые, чтобы их кто-то заподозрил, и если бы Поузи приземлился на несколько сантиметров ниже, то мог бы порезать мне яремную вену. По сути, Поузи – незаметный убийца.

Я попыталась успокоить Виктора, пообещав, что когда мы вернемся домой, я все заглажу, отправив его коллегам остроумное письмо, в котором не будет ни единого слова о ножах.

– А потом что? – спросил Виктор.

– А потом, – объяснила я, – все будет хорошо, потому что я буду настолько обворожительна, что они меня простят. Кроме того, все на вечеринке были порядочно пьяны, и они вряд ли поверят, когда проснутся утром, что я и правда рассказала эту ужасную историю.

Тогда Виктор заметил, что, если мне и удастся убедить их в своей нормальности по электронной почте, в итоге я непременно снова облажаюсь, и он был прав, и именно поэтому в следующий раз на вечеринке я скажу всем, что у меня ларингит, и попрошу всех достать сотовые телефоны, чтобы общаться со мной с помощью СМС. Но, как мне пришлось с неохотой признаться Виктору, проблема в том что я, скорее всего, запаникую и скажу первому же попавшемуся человеку, что не могу говорить, потому что мою гортань сожрал леопард, а потом достану телефон, чтобы показать, насколько гортань при увеличении напоминает влагалище. Виктор жалобно на меня посмотрел, и я достала телефон, чтобы найти видео с гортанью и подтвердить свои слова. Тогда Виктор глубоко вздохнул и попросил меня перестать с ним разговаривать. Чего, полагаю, и следовало ожидать.

Что ж, извинюсь перед ним завтра.

По электронной почте.

Разговор с Виктором в машине:

Я: Господи, а ты видел название того кладбища, которое мы только что проехали? «Кладбище воскресения». Что за жуткое название для кладбища.

ВИКТОР: Это потому, что они верят в воскресение Иисуса, дубина.

Я: И тем не менее. Некоторые вещи просто нельзя воскрешать. Можно подумать, нам нужно, чтобы по земле шатались эти гребаные зомби.

ВИКТОР: Это уже не «воскресение». Это «оживление».

Я: Одно и то же. Хотя, полагаю, «Кладбище оживления» звучало бы куда более жутко.

ВИКТОР: Это не одно и то же. Зомби – это оживленные трупы, которые при этом лишены былых умственных способностей, так что это не воскресение. Формально это можно назвать «зомбификацией».