Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До Алессии вдруг долетает его аромат: хвоя и сандаловое дерево.
Она закрывает глаза, пытаясь справиться с чувствами.
– Этот дом принадлежит моей семье, – продолжает он. – Мы приезжаем сюда на праздники. Или просто побыть в одиночестве, подумать, поближе познакомиться, спрятаться от страшных событий в жизни.
К горлу Алессии подкатывает ком, и она прикусывает верхнюю губу.
«Не плачь. Не плачь. Mos qaj»[9].
– Моя комната рядом. Если тебе что-нибудь понадобится, зови. А сейчас уже поздно, и нам обоим не помешает выспаться. – Он нежно целует ее в лоб. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – выговаривает Алессия хрипло, едва слышно.
Оставшись одна, она оглядывает самую красивую спальню, какую ей довелось видеть. Она переводит взгляд с картины на стене, на дверь в ванную, на широкую кровать, а потом медленно обессиленно опускается на пол. Обнимает себя руками за плечи и тихо плачет.
Убрав верхнюю одежду в гардеробную, я беру недопитую бутылку пива и с наслаждением делаю большой глоток.
«Ну и денек!»
Сначала сладчайший первый поцелуй, при воспоминании о котором у меня рвется из груди стон, потом громилы за дверью, внезапное исчезновение Алессии и моя безумная поездка в забытый богом уголок Западного Лондона.
И рассказ Алессии. Ее хотели сделать секс-рабыней!
Такого удара я давно не получал.
А теперь мы здесь. Одни.
Я потираю щеку, пытаясь мысленно разложить по полочкам все, что случилось. Казалось бы, я пять часов вел машину после на редкость наполненного событиями дня и должен уже спать, однако я полон сил. Взглянув на потолок, я определяю, где у меня над головой мирно спит Алессия. Это из-за нее я не могу уснуть. Где только я нашел силы, чтобы не схватить ее и… И что? Даже после всего, что она мне рассказала, я не могу не думать о сексе с ней. Словно вернулись школьные дни, и я снова чертовски озабоченный подросток.
«Оставь девушку в покое!»
Я хочу ее, несмотря ни на что, аж яйца ломит.
«Черт. Алессии и так досталось, пусть отдохнет».
В моем похотливом внимании она не нуждается.
Ей нужен друг.
«Зашибись. Какого дьявола со мной творится?»
Опустошив бутылку, я тянусь за почти полным бокалом Алессии. Отпив глоток пива, я запускаю пятерню в спутанную шевелюру. Знаю я, что со мной не так. Отлично знаю.
Я ослеплен и влюблен до безумия.
Вот. Признался самому себе. Она захватила мои мысли и сны с того самого дня, как я ее увидел.
Черт побери, я без нее не могу.
В моих снах и фантазиях Алессия тоже ко мне неравнодушна. Я хочу ее, но хочу влажную и податливую – хочу, чтобы она желала меня.
Кроме того, я обещал, что не трону ее, если она сама не захочет.
Я закрываю глаза.
«Когда у меня успела вырасти совесть?»
В глубине души я знаю ответ. Сработало наше явное неравенство.
У нее нет ничего.
У меня есть все.
Воспользуйся я ею, кем я стану? Таким же, как те хреновы дуболомы с восточноевропейским акцентом. Я привез ее в Корнуолл, чтобы защитить от них, спрятать, а выходит, надо защищать от самого себя?
Интересно, что сейчас творится в Трессилиан-холле? Ничего, выясню завтра и заодно сообщу Оливеру, куда меня занесло. Надеюсь, я ему в ближайшие дни не понадоблюсь. Впрочем, если что и случится, он меня найдет. Поработаю из Корнуолла. Телефон у меня с собой. Жаль, ноутбук не захватил.
А сейчас – спать.
Оставив пустую бутылку и бокал на столешнице, я выключаю свет и поднимаюсь на второй этаж. Останавливаюсь у двери во вторую спальню и прислушиваюсь.
«Черт!»
Она плачет.
Ну почему в последнее время женщины рядом со мной все время плачут! Марианна, Каролина, Денни, Джесси… Мне вдруг вспоминается безжизненное тело Кита в морге, и неудержимой волной накатывает горе.
«Кит. Твою мать. Почему?»
Как я устал… Может, оставить все как есть? Пусть она выплачется… Нет, не могу. Ее всхлипы пронзают мне сердце, будто иголками. Я со вздохом подхожу к двери и осторожно стучу.
Девушка сидит на полу, опустив голову на руки, на том же месте, где стояла, когда я ушел. Ее горе – отражение моей собственной печали.
– Алессия, не надо, ну что ты! – восклицаю я и обнимаю ее. – Хватит, перестань.
Голос у меня срывается. Я сажусь на кровать, усаживаю Алессию себе на колени и утыкаюсь лбом ей в волосы. Закрыв глаза, вдыхаю ее нежный аромат и медленно покачиваюсь из стороны в сторону.
– Я с тобой, – шепчу я пересохшим ртом.
Я не смог вырвать брата у демонов, увлекших его на прогулку по ледяным дорогам, но я в состоянии помочь этой прекрасной храброй девочке. Всхлипы постепенно стихают, наконец она расслабленно ко мне приваливается.
Уснула.
У меня на руках.
В безопасности.
Какое счастье – держать на руках спящую красавицу.
Я нежно целую ее в затылок, перекладываю на кровать и накрываю одеялом. Темная коса падает на подушку, и мне хочется расплести и выпустить на свободу прекрасные локоны. Однако Алессия бормочет что-то на родном языке, и я боюсь разбудить ее неосторожными прикосновениями. Интересно, видит ли она меня во сне?
– Спи, красавица, – шепчу я ей и выключаю свет, выходя из спальни.
Закрываю дверь, надеясь, что свет с лестницы ее не разбудит, выключаю все лампы и ухожу к себе, оставив дверь открытой.
«А вдруг я ей понадоблюсь…»
Задвинув ставни одним нажатием кнопки, я раздеваюсь в гардеробной и натягиваю пижаму, которую Денни принесла сюда по моей просьбе. Дома я редко надеваю пижаму, а в Корнуолле без нее не обойтись – здесь уйма прислуги. Оставив одежду на полу, я забираюсь под одеяло и гашу ночник. Некоторое время лежу, уставившись в чернильно-черную тьму. Завтра будет новый день. И прелестная Алессия Демачи проведет этот день только со мной. В который раз задаю себе вопрос: правильно ли я поступаю? Я увез Алессию от всего, что ей знакомо. У нее нет ни денег, ни друзей. То есть у нее, конечно, есть я… И я должен держать себя в руках.
– Стареешь, приятель, добреешь, – шепчу я себе под нос, проваливаясь в черную яму сна.
Просыпаюсь я от пронзительного вопля – кричит Алессия.
Пару секунд у меня уходит, чтобы продрать глаза, и тут крик раздается снова.
«Твою мать».
Я выскакиваю из кровати, подброшенный хорошей порцией адреналина, и, включив по дороге свет в холле, вваливаюсь в ее спальню. Алессия сидит на кровати, голова болтается из стороны в сторону, в глазах застыл дикий ужас.