– Да уж… – выдавил он наконец. – Нам, мягким бесшерстным гуманоидам, не понять прелести купания в радиационных волнах.

– Завидуешь?

Сэм грустно усмехнулся.

– Когда Ма впервые повела нас с Порфирием поглядеть на диких китов… Там был такой утес – Скала Дьявола. Волны бились о него со страшной силой, а брызги подлетали метров на десять, туда, где стояли мы. Порфирий сиганул сразу – осьминогов не нужно учить плавать. А я…

– Стоял и завидовал?

– Прыгнул вслед за ним, – Сэм снова усмехнулся. – Вода оказалась ледяной, всё тело тут же свело судорогой. Я ударился о поверхность, так что мгновенно пошел на дно. Камушком. Порфирий, конечно же, ничего не заметил – его очаровал подводный мир, он как раз погнался за стайкой рыб-тараканчиков… А Ма не могла прыгнуть с утеса – она была слишком для этого тяжелой. Пока она спустилась на пляж, пока отыскала меня на дне… Я тогда выжил только благодаря низкой температуре воды. Мозг как бы впал в гибернацию. Отмороженный – так меня дразнили после этого… Я тогда сильно переживал. Больше всего, от несправедливости: почему одним дается всё, а другим – ничего?

– Это ты об октапоидах?

– Согласись, им дано гораздо больше, чем нам, людям. Осьминоги прекрасно себя чувствуют на дне океана, могут работать в открытом космосе без скафандров…

– Насколько я помню историю, толчок к эволюции гигантских головоногих на Китеже дали люди. А до этого они были обычными морскими хищниками.

– Но с задатками интеллекта. Который в благоприятных условиях развился необыкновенно быстро. Тысяча лет вместо нескольких миллионов – это своего рода феномен. А потом они стали круче людей – в определенных областях.

– Ты их очень любишь, верно?

– Конечно. Это ведь моя семья… Сэм ущипнул себя на переносицу. – Можно задать тебе вопрос?

Саёнара покосилась удивленно, но коротко кивнула.

– Тот поцелуй. На Базаре… Что это было?

– Ничего, – с небольшой заминкой ответила Саёнара.

– В смысле?

– Просто ничего, – она отвернулась, но Сэм отлично видел её отражение в стекле иллюминатора. И оно говорило совершенно другое. – Ты был в шоке и слишком много болтал. Нужно было тебя заткнуть.

– И всё? Дело только в этом?

– Конечно, – Саёнара бросила на него короткий взгляд и снова уставилась в иллюминатор. А ты что, думал, я воспылала к тебе внезапной страстью?

– Ничего я не думал, – фыркнул Сэм. – Я и ты? Ну нет, пфф… – он закатил глаза. – Просто хотел всё прояснить. Рад, что мы разобрались, – он поднялся из кресла. – Ну что, пойдем перекусим?

Клещ, кстати сказать, после нескольких варп-прыжков вел себя довольно сносно, и Сэм испытал прилив аппетита. А может, так подействовала новость об автохирурге на Кэсси… Он решил пока не слишком копаться в своих мыслях – чтобы не разводить сущностей больше необходимости. Ну, и не давать лишней пищи паразиту.

– Так что? Хочешь есть? – переспросил он.

– Ты иди, – откликнулась Саёнара. – А я лучше посплю.

– Они согласны с тобой поговорить, – прогремел Порфирий, втискиваясь в каюту Сэма.

Тот наконец-то задремал, проворочавшись битых два часа, но тут же вскочил. Клещ в голове решил поиграть на ударной установке. Рассыпал горох барабанной дроби, глухо громыхал сразу двумя бас-бочками, а в качестве вишенки на торте проводил палочками по тарелкам – звук выходил, как у буксующей бензопилы.

Брызнув в лицо ледяной водой из резиновой груши, Сэм постарался не обращать внимания на пульсирующий в голове ритм.

– Кто согласен поговорить?

Осьминог плотно упаковался в каюту, распределив щупальца по кровати, переборкам, потолку и полу. Получилась такая себе уютная норка из живого осьминожьего меха – она еще и переливалась всеми цветами радуги, в знак глубочайшего удовлетворения. Чтобы добраться до гальюна, Сэму пришлось протискиваться сквозь мохнатые, упругие и гибкие шланги. После открытого космоса мех Порфирия пах изморозью и длинными мономерными цепочками.

– Иск-Ины, – пояснил он. – Их тут целая семья – двадцать три кремниевые души. Правда, здорово?

– Ну, не знаю… – вытянув из-под мохнатой задницы свою куртку, Сэм выбрался в коридор. – Что тут здорового?

– Они обладают самыми полными сведениями о Галактике. О её происхождении, истории, населении… Можно сказать, они знают абсолютно всё.

– Круто. Я счастлив за них.

Осьминог, вслед за Сэмом, выплыл из каюты.

– Что-то ты не похож на счастливчика.

– Башка раскалывается.

– Кар-роче, – не обращая на жалобы Сэма никакого внимания, продолжил осьминог. – Иск-Ины заинтересовались твоей историей. Если ты им понравишься, они пороются в своих банках данных и расшифруют пророчество Пифии.

– Понравлюсь? Я что, должен перед ними жонглировать? Может, стихи читать?

– Может, и читать, – рявкнул Порфирий, потеряв терпение. – Я тут из шкуры вон лезу, чтобы тебя спасти, а ты…

– Что за шум, а драки нету? – громыхнул из рубки управления Нафаня. – Садитесь, берите наушники. Я настроил эфир.

Саёнара уже сидела в одном из кресел – её бледная кожа резко контрастировала с графитовой чернотой куртки и волос. В ямочках под мочками ушей поблескивали точки модулированных наушников.

– Готовы? – спросил Нафаня. – Включаю!

Несколько минут ничего не было слышно, кроме эфирных шумов – как сначала подумал Сэм. Потом он различил знакомый скрежет алмазных головок, взвизги исполинской дрели, буравящей ядро планеты, грохот отбойных молотков и гулкие перекатывания пустых ржавых бочек.

– Песня кашалота, – шепотом пояснил Нафаня. – Правда, очень красиво? Левиафан – очень талантливый композитор…

– Исполняет кантату до-минор "Гибель космического лайнера"? – спросила громким шепотом Саёнара.

– Ничего вы не понимаете, – обиделся Нафаня. – Это рапсодия "Рождение звезды". Одно из самых великих произведений современности. Исполняется в нашу, между прочим, честь.

– Мы безмерно польщены, – серьезно кивнула девушка, а потом подмигнула Сэму.

– Ну шо, таки будем музычку слушать или уже откроем прения? Компьютерное время дорого, – в рапсодию неожиданно вклинился подрагивающий дискант.

– Ой, Дедуля, не надо антимоний. У тебя таки имеется всё время, отпущенное Галактике.

Второй голос был женским, чувственно-вибрирующим контральто.

– И шо таперича, всякий шмук будет мне указывать, шо делать?

– Никто тебе не указывает, Дедуля. Вспомни: наш друг Леви попросил помочь хорошему мальчику.

– Лихаим, Мамэ. Но только за ради твоих красивых глазок… Где Дядя?