Эйвери кивнула в сторону рекламы:

– Почему мы больше в такое не играем?

– Потому что ты отвратительно поешь. Я никогда этого не понимал, ведь у тебя идеальные гены.

– Да как ты смеешь! – возмутилась Эйвери, хотя ей нравилось, когда Корд говорил об ее искусственном зачатии: больше никто не осмеливался.

– Ой, это не так страшно. Есть вещи поважнее, – сказал Корд, и что-то в его голосе заставило Эйвери поднять голову.

Когда он успел придвинуться, Эйвери не знала. А может, она сделала это сама.

Время замерло. Лицо Корда было слишком близко. Он смотрел на нее с незнакомой решимостью в ярко-синих глазах, без обычного озорства или сарказма. Эйвери не могла вздохнуть, сердце громко колотилось. Она знала, что нужно отстраниться, но не шелохнулась, ошарашенная таким порывом. Эйвери словно попала в параллельную вселенную, где Корд Андертон мог ее поцеловать.

В следующую секунду Корд откинулся на диване, отпуская очередное колкое замечание по поводу голоса Эйвери. Она не знала, что произошло и не показалось ли ей это.

Взгляд Эйвери замер на мерцающем пламени свечи. Мелкие крупицы счастья таяли и воспаряли ввысь, капельки воска собирались в золотистую лужицу.

Возможно, Эйвери все выдумала про поцелуй.

Ресницы Эйвери затрепетали. Она открыла глаза, вновь зажмурилась и перевернулась на другой бок. Вот только она лежала не в своей кровати, а на диване в доме Андертонов.

Эйвери резко села, приглаживая растрепанную прическу. Лихорадочно огляделась. Свеча все еще стояла на столе, но пламя давно погасло. Из огромных французских окон лился утренний свет.

Как она заснула, Эйвери не помнила. Они с Кордом говорили про Эрис, он зажег свечу, чтобы они расслабились… должно быть, тогда она и задремала.

Платье висело там, где Эйвери его оставила, – на спинке стула. Она прошла к шкафу в коридоре, где Андертоны держали чехлы для одежды с самопропариванием, взяла один и сунула туда платье, затем обула свои атласные туфли и, шепотом вызвав ховер, направилась на выход. В последнюю секунду что-то подтолкнуло Эйвери вернуться и забрать огарок свечи. Хватит еще где-то на час, а такая поддержка вовсе не помешает.

В ховере Эйвери откинулась на сиденье и закрыла глаза, пытаясь разобраться в событиях последних двенадцати часов. Ее огорчала глупая ссора с Атласом, как и собственное детское решение – назло ему пофлиртовать с другим парнем. Понятно, почему Атлас не отправил ей фликер. Наверное, видел, как она смеется и танцует, поглощая алкоголь вместе с Кордом, а в конце вечера пьяная уходит с ним под ручку.

Щеки Эйвери вспыхнули. Что Атлас о ней подумал? Ведь он мог решить, что между ней и Кордом что-то есть.

Так ли это на самом деле?

Эйвери проигрывала в голове тот миг. Что это могло значить? Хотел ли Корд ее поцеловать, или алкогольные пары и расслабляющие ароматы свели их с ума ненадолго? Слава богу, ничего серьезного не произошло.

Ховер мчался наверх, приближаясь к тысячному этажу. Эйвери подалась вперед, обхватив голову руками и желая спрятаться от внешнего мира. Что ей делать, когда она увидит Атласа, – пройти мимо, заговорить?

«Поцелуй его и скажи, что, несмотря ни на что, все будет хорошо», – шепнул внутренний голос, и Эйвери решила ему довериться. Флирт Атласа с Каллиопой ей не нравился, но, если рассуждать здраво, это ничего не значило и даже помогло бы отвлечь родителей. Важна лишь ее любовь к Атласу. Все обязательно наладится.

Ховер причалил к парадной двери, и Эйвери зашла в дом. Рядом парил чехол с платьем. Она хотела повернуть налево, к спальне Атласа, но услышала грохот кастрюль и невольно улыбнулась. Конечно, после ночи веселья Эйвери выглядела неважно, а к тому же явилась в одежде парня, со своим серебристым микроклатчем в руке. Но сейчас она все ему объяснит.

– Атлас? – позвала она, заходя на кухню. – Надеюсь, ты готовишь яичницу-чили…

И замолчала на полуслове. На кухне обнаружился вовсе не Атлас.

В шортах и футболке Атласа – той самой, которую она купила для него, – у варочной панели стояла Каллиопа: ноги босые, а пышные темные волосы небрежно забраны наверх заколкой Эйвери.

Увидев ее отражение в зеркальной дверце холодильника, Каллиопа широко улыбнулась:

– С добрым утром, дорогая. Прости, но сегодня не будет фирменной яичницы-чили от Атласа. Я делаю тосты с беконом, если хочешь.

Эйвери лишилась дара речи. Мир снова пошел кругом, вернулась боль, даже сильнее прежней.

Каллиопа развернулась, подставив руки под ультрафиолетовый очиститель. Окинула Эйвери взглядом с головы до ног и подмигнула:

– Классный прикид. Мне теперь не так стыдно за себя.

– Это моя заколка? – услышала свой голос Эйвери.

Она шагнула к Каллиопе. «Неужели я сейчас вырву заколку у нее из волос?» – подумала Эйвери, двигаясь как в тумане. Каллиопа опередила ее, бросив заколку на столешницу.

– Прости, – осторожно сказала Каллиопа. Наверное, поняла, что поступила неправильно. – Я стучалась, но тебя не было в спальне, поэтому я взяла это с твоего столика. Забыла кинуть в сумочку резинку.

Эйвери схватила заколку. Внутри разверзлась пропасть, словно кто-то нанес ей тяжелую рану и оставил истекать кровью. Из последних сил, зная, что будет сожалеть об этом, Эйвери выдавила улыбку и кивнула на шипящий бекон:

– Спасибо, но я не голодна.

Райлин сидела на школьной скамейке с подносом на коленях и жевала сэндвич с курицей и трюфелями.

Иногда Райлин обедала с другими девушками из английской группы. Пару недель назад они сами ее позвали, и она с радостью присоединилась к их компании: они тихо общались между собой и ничего не требовали от нее за пределами столовой. Но сегодня Райлин хотелось уединиться. Она по кусочку отщипывала от апельсинового хлеба и размышляла о разных вещах.

Школьная жизнь определенно налаживалась. Конечно, еще были некоторые сложности: вряд ли Райлин сможет полюбить математику с ее запутанными уравнениями и забавными греческими буквами, а еще по утрам она ловила на себе недоуменные взгляды, когда заходила на платформу экспресс-лифта в школьной форме с плиссированной юбкой. Но Райлин понемногу привыкала к новому образу жизни и даже научилась находить дорогу на территории колледжа без помощи Корда.

Вечера пятницы Райлин ждала с особым нетерпением: не из-за выходных, а из-за урока голографии. Они с Люкс всегда потешались над учениками, которые постоянно поднимали руку, с радостью отвечая или задавая вопрос. А теперь Райлин сама стала такой и ничего не могла с этим поделать, ведь предмет ей очень нравился. И дело даже не в Шэйне, хотя он хвалил и подбадривал ее, а после того внеурочного сеанса монтажа ставил лишь высшие оценки. Райлин пересмотрела все его фильмы, некоторые по несколько раз.