Стоявшие перед Доротеей воины были такими юными. И уже такими взрослыми…

– Нужно встряхнуть этот мир! – с жаром проговорила она. – Нужно вырвать его из спячки!

Жюли подходила по бульвару к своему дому, когда услышала знакомый голос:

– Эй, Жюли! Погоди! Постой!

Она обернулась и под липой, в тени, заметила поджидавшего ее Курта. Он оттолкнулся спиной от ствола и шагнул к ней.

– Постой!

– Что тебе?

– Нужно поговорить…

Жюли дернула плечом: они что, мало наговорились?

– Мне с тобой не о чем разговаривать! – сказала она.

– Я много думал в последнее время. О тебе, о твоих словах, о том, что произошло… И понял: я поступил неправильно. Ты не заслужила всего этого!

Жюли вскинула на него удивленный взгляд – правда, что ли? И почувствовала, как на глаза сами собой наворачиваются слезы.

– Это всё? – спросила она, сердитым усилием прогнав слезы.

– Нет. Я хочу с тобой поговорить.

– Ну так говори.

Курт огляделся по сторонам.

– Здесь неудобно.

– Ничего. Я потерплю.

Курт переступил с ноги на ногу. Потом вздохнул.

– Я поссорился с Доротеей. И ушел из отряда. Навсегда.

– Молодец. Давно пора.

– Я понял: ты была права. Это из-за нее у нас в Мильхенбурге всё пошло шиворот-навыворот. Это она всех нас перессорила.

Жюли кивнула: мог бы и раньше до этого додуматься.

Мимо них проехал автобус с туристами. Какая-то девушка радостно помахала им из окна.

– Ты знаешь, в последнее время она как с цепи сорвалась – наша Доротея… Отдает дикие приказы… Требует от нас такое… Я чувствую: ее надо остановить – во что бы то ни стало. Иначе дело кончится большой бедой!..

– И что ты предлагаешь?

– Есть один план… Хотел с тобой обсудить. Но здесь, на людях, неудобно…

– А где?

– Где хочешь… На набережной. Или на башне блаженной Маргариты – в это время там никого. Я на колесах! – Курт тряхнул связкой автомобильных ключей и кивнул на старенький «рено» у тротуара.

– Ты что, угнал машину? – На самом деле Жюли было всё равно. Абсолютно всё равно.

– Нет. Один знакомый оставил присмотреть.

– А если полиция остановит?

– Не остановит! – ухмыльнулся Курт. – Пусть только попробует.

И он галантно распахнул перед Жюли пассажирскую дверь.

– Доротея Нансен! Внимание! Доротея Нансен! – гремел над башней блаженной Маргариты голос из громкоговорителя. – Все выходы из башни заблокированы и находятся под наблюдением. Вам не скрыться. Предлагаем немедленно освободить заложников и сдаться! Внимание! Доротея Нансен! Предлагаем немедленно освободить заложников и сдаться!

Главную башню городской крепости со всех сторон окружали полицейские машины с мигающими огнями – на помощь мильхенбургской полиции подоспела полиция провинции и федералы. Люди в штатском переговаривались по рациям. В сторонке дожидались своей очереди грузовики с военными.

Смеркалось. Над башней, окруженные ревом моторов, зависли два военных вертолета. Две пары мощных прожекторов без остановки ощупывали скрещенными лучами площадку на верхушке башни.

Площадку со всех сторон ограждал каменный парапет высотой по грудь – в Средние века защитники крепости стреляли из мушкетов и пищалей, положив на него оружие. По всему периметру каменное ограждение прерывалось бойницами – из них до сих пор выглядывали жерла старинных чугунных пушек, оставленных в виде исторической декорации.

В углу, прямо на каменном полу, опираясь спинами на парапет, рядком сидели трое детей со связанными руками – заложники. Вдоль ряда прохаживались двое охранников с бамбуковыми палками в руках – Курт и веснушчатый Вайс. Остальные воины – из тех, что слушали пламенную речь Доротеи во дворе школы, – струсили и не откликнулись на переданный по цепочке сигнал тревоги.

Самой наставницы видно не было – как только появились вертолеты со снайперами на борту, она до поры до времени скрылась в каменном каземате внутри башни. И оттуда уже больше часа вела по телефону переговоры с властями, выдвигая требования и оговаривая условия освобождения взятых в заложники детей.

* * *

Инспектор Франсуа, пройдя сквозь полицейское ограждение, подошел к невысокому складному человеку, который хладнокровно курил, по привычке пряча огонек сигареты в кулаке, и поглядывал на ярко освещенную прожекторами башню.

– Я инспектор городской полиции Франсуа Дюран. Вы здесь старший, не так ли?

– Ну, вроде того.

Инспектор кивнул на башню:

– Чего хочет эта женщина?

– Как обычно. Свободный проезд по шоссе до ближайшего аэродрома… Там – заправленный самолет с экипажем, готовый вылететь в нейтральную страну. У трапа – пресс-конференция перед телекамерами.

– А если нет?

– Грозится убить заложников и двоих подростков, которые действуют с ней заодно. А потом взорвать себя.

– И что вы будете делать?

Мужчина оглядел инспектора с ног до головы, прикидывая, должен ли он отвечать на такие вопросы. Помедлил… Все-таки проговорил:

– Как обычно. Выполним требования. Предоставим проезд по шоссе. Позволим зайти в самолет. Возникнет заминка. Опять начнутся переговоры. Через час преступников нейтрализует спрятанная в самолете группа захвата.

– Но вы знаете, что она… Что ее… Вы читали ее досье? Оказывается, она уже сидела в тюрьме!

– Это не меняет дела. И я, конечно же, читал досье.

Инспектор переступил с ноги на ногу. И заглянул в лицо решительному мужчине – почему-то виновато.

– Уму непостижимо! Как человек с таким прошлым мог опять оказаться рядом с детьми и опять взяться за старое! Эта наша терпимость и гуманные законы доходят порой до абсурда!

Мужчина пожал плечами, затянулся в последний раз и принялся оглядываться в поисках урны.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – На этот раз Нансен конец. Кроме законов есть договоренности между правительствами. Она больше никогда не выйдет на свободу: захват заложников – это очень серьезно.

Мужчина отыскал глазами урну, затянулся еще раз и приготовился идти.

– Да-да, заложники… – поспешил добавить Франсуа. – И заметьте, заложники-дети! Будет ужасно, если они пострадают!

– Во время захвата риск для заложников сведен к минимуму. Ситуация несложная, среди террористов только один более-менее подготовленный человек. Да и она не так крута, как хочет казаться. Парни в группе захвата опытные – и не таких брали. Потери бывают только в том случае, если кто-то из заложников запаникует и попытается бежать.