– Твои руки – теперь не твои, – сказала она.

– Почему?

– Потому что теперь они – мои!

Палец Жюли заскользил по груди Жан-Жака, дополз до ключицы, повернул, пробежал по впадинке, обогнул плечо, вернулся на шею…

– Это всё теперь мое, – очень серьезно сказала она. – Да-да! Губы мои, ресницы, брови, родинка не щеке, – палец коснулся губ, ресниц, бровей и щеки. – Было твое, а теперь стало мое!

Рыжеватые волоски у него на запястьях… Несколько рыжеватых волосков на подбородке – будущая борода…

– А как же я? – улыбнулся Жан-Жак. – У меня на всё это теперь вообще нет прав?

Жюли покачала головой. Ей, может, и хотелось бы, чтобы у него вообще не было прав. Но это, конечно, было невозможно.

– Эти впадинки… Эти косточки на плечах… Ладно. Пусть будут наши общие, – разрешила она.

Его очки лежали на столике рядом с кроватью. И без очков лицо Жан-Жака выглядело совсем другим – более умным, более серьезным, более содержательным. И немного беззащитным. Хотелось прижать его к груди и не отпускать больше никогда!

– Какие у тебя трогательные пальчики на ноге, – вдруг заметил Жан-Жак. – Как сбившиеся друг к другу виноградины… Мой большой палец рядом с ними – как мухомор!

Жан-Жак рассмеялся своим словам. А Жюли – нет.

– Не говори так… Он очень, очень красивый! И теперь – мой…

Она вдруг нахмурилась:

– А что это за синяк такой на колене?

– С футбола. Бутсой заехали, – небрежно отозвался Жан-Жак.

Жюли покачала головой.

– Надо быть осторожнее. Ты совсем себя не бережешь! Обещай, что будешь бережно относиться к моему добру.

– Обещаю, – рассмеялся Жан-Жак.

Будь ее воля, она лежала бы так вечно…

Опять зазвонил телефон. На этот раз папа, и Жюли опять не стала отвечать. Жан-Жак свой телефон вообще оставил в куртке в прихожей.

Солнце уже висело над самыми зубчиками ближайших гор. Еще немного – и начнет темнеть.

– И всё-таки пора ехать, Жюли. А то нас начнут искать.

Жюли кивнула – да, пора. Поехали.

– Теперь нас двое! Навсегда! – опять проговорила Жюли. – И мне теперь ничего, ничего не страшно!

– Что происходит в нашем городе, Франсуа? По улицам ходят патрули с повязками, на мосту останавливают прохожих, продавцам указывают, чем торговать, а чем нет. В каком веке мы с тобой живем?

Папа Жюли сидел в полицейском участке, в кабинете старшего инспектора Франсуа Дюрана.

– Мне и самому это не нравится, старина! Поверь!

– Не нравится?! Но вы же полиция, почему вы ничего не делаете?

– Мы делаем. Но только то, на что имеем право. А если молодежь по своей инициативе помогает следить за порядком в городе и при этом не нарушает закон…

– Не нарушает закон? А надписи на стенах? А испорченная реклама? А драки, а проколотые колеса грузовиков? Вчера ночью, ты слышал, кто-то побил витрины в кондитерской Рудольфа Бенца! Почему вы их не ищете?

– Мы ищем! – отвел глаза инспектор. Было ясно, что он что-то недоговаривает. – Уже опросили свидетелей. Сняли записи с камер наблюдения…

– И что?

Инспектор пожал плечами: почти ничего.

– Подростки. Неприметные куртки. Вязаные шапки, надвинутые на лицо. Отлично знают схему видеонаблюдения… Обходят камеры стороной. Не поворачиваются к ним лицами.

– Значит, их кто-то научил!

– Кто-то научил… – согласился инспектор.

– И что? Вы не догадываетесь кто?

Инспектор развел руками:

– Сам знаешь, одних догадок мало. Нужны факты.

– Так соберите эти факты! Не мне вас этому учить!

Папа Жюли и инспектор полиции – старые приятели. Они ровесники, в одно время учились в школе, папа – на два класса старше, играли в футбол в школьной команде.

– Ты, наверное, знаешь, – проговорил адвокат. – На днях в нашей газете напечатали отвратительную статью. И похабные карикатуры. В которых явно угадывается моя дочь.

– Я видел, старина. И мне очень жаль!

– Тебе жаль?! А что прикажешь делать мне?

Инспектор пожал плечами:

– Попробуй поговорить с этим Шпателем. Его публикация – откровенное безобразие! Он совсем рехнулся. Пригрози подать на газету иск за клевету. Ответит в суде, заплатит как следует – будет в следующий раз думать, что печатать на своих страницах! Пусть напечатают опровержение. Или что-то в противовес.

– Ты смеешься? На что мне жаловаться? Не знаешь, что ли, этих газетчиков: они сделают из моего иска информационный повод и раздуют целую историю. Тот, кто еще не читал статьи, обязательно ее прочтет.

– Мне жаль, старина, – повторил инспектор. – Дело в том, что твоя Жюли попала в самую гущу подростковых разборок. Мы наводили справки. Это вышло почти случайно. Ей просто не повезло.

– Но то, что происходит, – не просто подростковые разборки! Ты сам это отлично знаешь!

– Начальство предпочитает считать, что разборки, – сказал инспектор. – Весна, у мальчишек бурлит кровь и чешутся руки. Что-то подобное случается каждый год. Скоро лето, подростки разъедутся на каникулы. Начальство надеется, что всё утихнет само собой.

– Но ты же видишь, что это не просто разборки! Такого у нас никогда не было! Всё, что происходит, тщательно спланировано и исходит из одного центра. Кто-то специально раздувает в нашем городе вражду! И мы с тобой отлично знаем кто!

Инспектор встал, прошел к кулеру, стоящему в углу кабинета, и налил стакан воды.

– Хорошо. Я буду говорить с тобой откровенно. Но это, сам понимаешь, между нами. Да, мы знаем, кто за всем этим стоит. Но так получилось, что мы не сразу оценили опасность происходящего и упустили момент вмешаться вовремя. Теперь ситуация сильно осложнилась, и разрулить ее своими силами у нас нет возможности. Так считает начальство, и я с ним согласен. Опыт показывает: начнешь активно противодействовать молодежи, закусившей удила, – рискуешь спровоцировать в городе серьезные беспорядки.

– А почему вы упустили момент?

– По разным причинам. Во-первых, надеялись, что всё, как всегда, уляжется само собой. Во-вторых, наш старик, – инспектор указал пальцем в сторону потолка, намекая на бургомистра, – в этом году уходит на покой и ему не хочется, чтобы славные годы его правления закончились громким скандалом.

Инспектор допил воду и вернулся за стол.

– Плюс вся эта война с шоколадниками, – усмехнулся инспектор, – положительно влияет на курс акций нашей Вафельной фабрики. У тебя есть ее акции?