Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы, как солдатики, сложены были безупречно, рвались в бой. Оттачивали мастерство. План действий был разработан досконально, каждый точно знал, что он должен делать. Кто снимал часовых, кто нападал на офицерские каюты и заимствовал оружие с ключами. Потом мы захватывали команду корабля и предлагали всем желающим присоединиться к нам. Все так красиво складывалось, слишком гладко, чтобы без проблем осуществиться, примета земная, верная. И началось!..
Что касается «остальных», здесь и возникли первые разногласия. Солдатики мои единодушно решили, что надо взять и к чертовой матери уничтожить всех, кто не захочет с нами пойти, трезвыми или под газом, пойти доброю волей, без выломанных рук и ног. Но с выломанными ногами попутчики нам были не нужны, даже под газом. Действительно, казалось, будто другого выхода нет, но я все-таки надеялся найти более человечный способ избавления от них. Карсон Нейпир — большой гуманист, уже было говорено.
К одному из пленников все относились с подозрением. У него была злодейская физиономия, а главное — он чересчур открыто осуждал торизм, гневно, ярко, со стучанием кулака о борт корабля и предъявлением следов от неизвестных ран и упоминанием матушки товарища Тора. Выступая в таких дефиле, он совершенно никого не боялся, мысли не допускал, что для него возможны неприятные последствия. Мы внимательно за ним следили, избегая по возможности прямых контактов. Все члены нашей группы были осторожны и в разговорах с ним. Гамфор первым обратил внимание на странное поведение этого парня по имени Энус. Тот все время пытался втянуть в разговор членов нашей группы, разглагольствуя о своей ненависти к торизму, требовал предъявить и свои раны, похвастаться тоже. И постоянно расспрашивал нас о других пленниках, будто бы опасаясь, что среди них могут оказаться шпионы. Слишком по-школьному действовал. Мы, разумеется, ждали чего-то подобного и поняли, что меры предосторожности принимали не зря. Этот парень мог подозревать нас в чем угодно, но пока у него не было каких-либо доказательств, навредить нам он был не в состоянии.
Как-то раз ко мне подвальсировал Кирон, с трудом скрывая волнение. Это случилось вечером, сразу после того, как нам раздали на ужин вяленую рыбу и кусок черствой лепешки из крайне полезной для тонкости здоровья муки грубого помола.
— Карсон, у меня новости, — прошептал он возвышенным тоном. Так, точно через пять минут стартовал на Луну.
— Хорошая и плохая? Отойдем в сторонку и закусим ими, — предложил я.
Мы так и сделали, демонстративно смеясь над своей рыбой да диетическим хлебом и обсуждая события прошедшего дня. Когда мы устроились на полу и принялись за еду, к нам присоединился Зог.
— Цемент, сядь поближе, — сказал Кирон Красавчик. — Этого не должен слышать никто, кроме солдат свободы. Будешь отслеживать, кто вокруг.
Конечно, он, дорогой мой солдатик, сказал только три слова «Кун, кун, кун», то есть озвучил начальные буквы амторианского названия нашей тайной организации. «Кун» — амторианская буква, обозначающая звук «к». Когда я впервые произнес эту аббревиатуру, то не удержался от злодейской ассоциации — слишком уж три этих «кэй» напоминали клацание затвора и название постыдно известного тайного общества расистов в Соединенных Штатах Америки.
— Чтобы не возбудить подозрений, улыбайтесь почаще, как будто я рассказываю что-то смешное, — предупредил Кирон и зажегся, как цветущая роза. Ну, как будто рассказывал что-то смешное. Вот верно, красавчик. Глазами мазнул — и у меня с сердца сошел черный пот, как на картину Рафаэлеву поглядел, честное слово.
— Сегодня я работал на оружейном складе, чистил пистолеты, — начал он таким голосом, которым, по моему убеждению, с тобой будут однажды разговаривать ангелы, спрашивая, хороший ли был ты мальчик. — Солдат, который меня охранял, — мой старый друг. Мы вместе служили еще в королевской армии, там, считай, побратались. Сидим себе, вспоминаем прежние денечки под знаменами джонга, натягиваем на эти. Офицеров тоже натягиваем, в наши времена офицер — это было ого-го, а нынешний мелковат, согласись: ест много, трындит еще больше, а копни — от офицера одна застежка на лямке. Так вот, сидим, я чищу, он меня охраняет, а потом так между прочим тонко наводит: мол, говорят, что среди пленников зреет какой-то заговор. У меня чуть ноги не подкосились, но я не подал виду. Сижу, улыбаюсь, как будто он мне рассказывает что-то смешное. Бывают времена, когда даже брату нельзя доверять. Я его дергаю: и что же ты слышал? Он отвечает, что один офицер говорил другому, будто некто Энус доложил об этом капитану, а тот приказал шпиону узнать имена всех заговорщиков и по возможности их планы.
— И ты в целях конспирации пошел вместо шпиона к тому офицеру и рассказал наши планы?
— Ты же знаешь, как я люблю офицеров. Конечно, пошел… — усмехнулся Красавчик. И рассвирепел: — Ты меня вообще за кого принимаешь? Слушай насчет Энуса. Он попросил у капитана бутылку вина. Говорит, смог бы напоить кого-нибудь из заговорщиков и выудить у него нужные сведения. Капитан дал ему бутылку.
— Курица? Дал бутылку? Они, что ли, тут потребляют?
— Разумеется, погляди на них: болеют, страдают, руки трясутся, пятнами покрываются, помирают рано… Это произошло сегодня… — таинственно зашептал Кирон. — Мой друг — имя я его не назову, он начальник охраны склада, ему светиться нельзя — посмотрел на меня и добавил, что если кому-нибудь… он так сказал, кому-нибудь понадобится его помощь как начальника склада, то он — наш с потрохами.
— Лучше без потрохов, — сморщился я, представив себе картину маслом: мы на прогрессивном корабле, в революционном дерьме с ног до головы, а тут еще всюду брызги потрохов, обломки склада, огрызки складируемого…
— Понимаешь, — молол Кирон безостановочно и улыбался, как будто и впрямь продолжал рассказывать что-то смешное, — мы на грани разоблачения, нас все равно, считай, застукали, а такой человек… ну, не валяется, говорю, на дороге, и потом — он мне практически брат. Сразу почему-то про желтые волосы спросил, чем ты их красишь. Проникся. Мы же нуждаемся в его поддержке… Скажешь, нет?
— Нет, не скажу, — заверил я его. — Если ты выступаешь в роли его гаранта… Если возьмешь на себя ситуацию, возражений нет. Мы были вынуждены рассказывать о своих планах людям, которых знали меньше, чем ты его. Ну что, все ему сказал?
— Все, кроме имени.
— Неужели? — искренне изумился я. — Ты не назвал имя человека с желтыми волосами?
— Не назвал. И под пыткой не назову!
— Ну, ты —
