— Я слышала, что Михайлова снимают, — пропела Вика из-задвери гардероба стиля деко. — Говорят, сразу после праздников…

«Михайлова? Да ведь это Ладкин любовник! — пронеслось у негов голове. — Неужели и его достали? — запаниковал он. — Да или нет? Они или неони?»

— А… почему? — просипел он.

— Кто его знает, — беззаботно ответила Вика. — Но как толькоснимут, я его шлюху в один момент под увольнение подведу. Надоела она мне, какпрыщ на заднице.

— Да-да, — сказал Андрей, теперь уже уверенный, что этоВикин папанька организовал: для дочки отставку незадачливого замминистра.

И ужас, вполне оформившийся и вполне реальный, заставил еговстать, аккуратно оправить за собой французское покрывало ручной работы и,сохраняя видимость достоинства, выйти в туалет, где можно было посидеть вбезопасности, закрывшись на защелку.

Сразу после Нового года Филипп все-таки улетел.

— Дела, — коротко сказал он Александре, и больше никакихобъяснений. У них все было чудесно в постели, но в обычной жизни онипо-прежнему почти не общались. Только теперь это сильно ее тревожило.

Что никакой он не журналист, она догадалась давно, но простоне-разрешала себе об этом думать.

То, что он писал, никак не походило на обычные журналистскиезаметки. То, что он читал, никак не походило на знакомство с жизнью страны, окоторой он вроде бы собирался писать. В компьютере у него стоял пароль, дискетыон всегда носил с собой, как будто боялся, что Александра будет за нимшпионить. Он отправлял куда-то десятки факсов, иногда даже на японском языке.Или это был китайский?

Но сам факт, что в его лэп-топе стоит еще и японская версия«Windows», поверг ее в состояние, близкое к панике.

Может, он шпион? Обычный шпион, или, как их называют в кино,резидент. Его схватят, посадят в тюрьму, и Александру вместе с ним. Запособничество.

Он часто повторял, что он не слишком удачливый журналист изаработки у него невелики. Александра поначалу безоговорочно ему верила. Ноденьги он тратил не как человек, ограниченный в средствах. Он никогда непомнил, сколько заплатил в магазине, на сколько в очередной раз подорожал бензини сколько он оставил «на хозяйство».

Каждое утро он клал на пианино деньги — не бог весть что, нона шампунь, колготки и проездной хватало. А мобильный телефон, круглосуточнодоступный, а «девятка»? Какой бы старой она ни была, наверное, все же не даромему досталась…

Его джинсы и куртки стоили бы в Москве целого состояния, вэтом отношении Александру просветила Лада. Она зашла к ней как-то в отсутствиеФилиппа и, конечно, первым делом залезла в гардероб..

После этого, загружая в стиральную машину его льняныерубашки со скромной надписью «Хэрродз» на изнанке воротничков, Александра робковыразила удивление, что у него такая дорогая одежда. Он ответил, что в Москвеэто действительно очень дорого, а в Париже все почти даром.

Она старалась не особенно задумываться над этим — ей сразустановилось страшно, да к тому же она не могла взвалить на себя еще и этупроблему. Сил не было.

После того как их обстреляли на Ванькиной даче, наступилозатишье. Ее фильм, отданный Свете Морозовой, куда-то канул, а телефон,оставленный Светой, не отвечал. Это очень пугало Александру. К тому же она немогла поговорить с девчонками, потому что конспирация по-прежнему соблюдаласьстрого, хотя Александра уже не, понимала, нужно ее соблюдать или нет. Ведьничего же не происходит!

Проводив Филиппа — до дверей, а не в аэропорт, — она решила,что следует разобрать шкафы. Она всегда разбирала шкафы, когда была не в своейтарелке. Она ненавидела эту работу и начинала злиться, едва только подумав, чтонадо бы это сделать. А злясь, Александра забывала обо всем остальном.

Она решительно подошла к зеркалу, повязала головулегкомысленным шарфиком — якобы для того, чтобы защититься от пыли, которой несуществовало в шкафах у Александры Потаповой, а на самом деле, чтобы потянутьвремя, — и приступила к уборке.

Едва только она открыла дверь встроенного стенного шкафа вкоридоре, как в нос ей пахнуло горьким и тонким ароматом французской туалетнойводы. Пахло Филиппом, и это было нечто новое в ее жизни. Содержимое шкафа тожепринципиально изменилось. Ровными рядами, как в магазине, лежали аккуратносложенные мужские свитера. На вешалках висели куртки — справа две куртки,принадлежавшие Александре, кожаная и дубленка, а слева штук пять, принадлежавшихФилиппу, не считая той, в которой он улетел.

«Зачем ему так много?» — окинув неподготовленным взором кучубарахла, удивилась Александра.

Этот человек стал занимать слишком много места не только вее шкафах, но и в ее жизни. Так много, что пришлось даже разбирать шкаф —крайняя мера! — чтобы не тосковать и не думать о том, кто же он на самом деле —неужели шпион или бандит?

В его вещах был идеальный порядок. Не было никакойнеобходимости перекладывать его вещи с места на место, но Александре хотелосьподержать их в руках, и она вытащила со средней полки всю стопку — надо же подней протереть и обновить средство от моли!

Как будто погладила Филиппа. На ладони остался едва уловимыйприятный запах.

Александра осторожно сгрузила стопку на диван и вернулась вкоридор.

В образовавшемся пустом пространстве она заметила какой-тосмятый полиэтиленовый пакет. Странно, откуда он там взялся? Пакеты лежалиотдельно и совсем в другом месте. Александра достала его — он оказался довольнотяжелым и заглянула внутрь.

И ничего не поняла.

Внутри лежал какой-то заплесневелый высохший ком. Похоже,когда-то это был хлеб, полбуханки черного и батон, и перегнутая пополампрозрачная файловая папка вся в серых и черных точках плесени.

Александра потянула ее за уголок. В ней оказаласьвидеокассета и черная компьютерная дискета без этикетки.

Вскрикнув, Александра уронила пакет на пол. Он сухо и твердостукнулся о паркет. В руках у нее осталась грязная файловая папка.

Сразу стало нечем дышать, потому что она уже поняла — этоименно та папка, которую они безуспешно пытались найти в раскуроченной Ваниноймашине…

Александра бросилась в комнату, нетерпеливо спихнула сдивана кучу Филипповых свитеров и дрожащими руками вытряхнула содержимое папки.

Дискета была нема и черна — никаких надписей. На кассете —профессиональной, не общеупотребительной — почерком Вешнепольского былонаписано: «Алексею Глебову», — и больше ни слова.