А завтра ночью, ровно в двенадцать, она пожелает, чтобынашелся Ваня, и позвонил Филипп, и она вернулась на работу, и тогда, конечноже, все сбудется. Или этих желаний слишком много для одного Нового года?

Паркет был натерт до зеркального блеска. Смешиваясь сароматом хвои, в квартире витал едва слышный запах полироля — она протерла всюмебель — и теста, которое Александра все же поставила, втайне надеясь, что,может быть, кто-нибудь из старых приятелей заглянет к ней завтра, не побоявшисьзапрета всемогущей Вики. Она собиралась печь пирог с мясом и два сладкихрулета, с орехами и изюмом. На буженину денег, конечно, не хватило, но без неелегко можно обойтись, когда есть пироги. Даже если никто не придет, все равноона правильно решила — что за Новый год без пирогов!

Стоя на шаткой стремянке, она старательно привязывала клюстре ярко сверкающий фонарь из разноцветной фольги, когда раздался звонок вдверь.

Александра вздрогнула и уронила фонарь.

Кто это может быть? Она никого не ждет! Никто не может прийтик ней сегодня.

Ладони внезапно и сильно вспотели. Резко забилось сердце.

Маша? Она звонила утром, сказала, что перезвонит первого.Ладка на Канарах. Кто же?

Звонок нетерпеливо и длинно прозвучал во второй раз.

Медленно, как под гипнозом, Александра слезла со стремянки,вытерла о джинсы вспотевшие руки. Подойти или нет? В раздумье она ногой убралас дороги упавший фонарь. Он тихо зашуршал по паркету, но Александре показалось,что он загрохотал, как пустое ведро.

Третий звонок.

Она вышла в прихожую, ожидая чего угодно — выстрела, взлома,разбойного нападения с автоматами. Все-таки они до нее добрались. Вычислили.Нашли. И сейчас будут убивать. Она закрыла глаза.

— Алекс! — раздался из-за двери приглушенный и нетерпеливыйголос Филиппа. — Открывай, у меня заняты руки!

И, в продолжение, возмущенный вопль соседки напротив:

— Что вы шумите, молодой человек?! Александра накинулась назамки, в одну секунду открыла все три, изо всех сил дернула медленную тяжелуюдверь…

Он стоял в окружении каких-то коробок, коробочек, пакетов,сумок… Они занимали буквально всю лестничную площадку. Вид у него был сердитый— наверное, замучился тащить все это наверх: лифт уже дня три не работал.

Совершенно растерявшись, Александра стояла и молча смотрелана него.

— Можно мне войти? — уже обычным, вежливым тоном спросилФилипп.

— Откуда ты взялся? — очнулась наконец Александра.

— Из Шереметьева, — ответил он, перелезая через коробки.Добравшись до Александры, он поцеловал ее долгим и каким-то неуместным длялестничной площадки поцелуем, от которого Александра покачнулась, ираспорядился: — Помоги мне все это внести. Вот та, что длиннее всех, — легкая.Там антенна.

— Какая антенна? — пробормотала Александра, вцепившись в егокуртку, другую, не ту, в которой он уезжал, — и радостно заглядывая ему в лицо.

— Обыкновенная, телевизионная, — объяснил Филипп, тоже глядяей в глаза. — Если я и дальше буду смотреть ваше телевидение, меня придетсясдать в дом для сумасшедших.

— В сумасшедший дом! — поправила Александра, задыхаясь отсчастья. — Не в дом для сумасшедших, а в сумасшедший дом!

— Вот именно, — сказал он, подхватывая какую-то коробку. —Придержи дверь, Алекс.

Он вошел в квартиру и длинно свистнул.

— Вот это да! Как же ты ее приперла?

От глупого, невозможного, не поддающегося никакому анализусчастья она как бы совершенно потерялась, не зная, что делать, что говорить,как не таращить на него глаза.

Господи, спаси и помилуй, он же приехал! Приехал к ней напраздник. Из Парижа.

В это невозможно поверить, но вот же он, смуглый и румяный смороза, в распахнутой куртке, и очки привычно сдвинуты на середину переносицы,и волосы завязаны в привычный стильный хвост. Было время, когда ей не нравиласьего прическа, но только не сейчас. Сейчас она от нее в восторге.

Да что же с ней такое творится?

Как лунатик, она ходила за ним, пока он таскал свои коробки,в том числе и ту, в которой была антенна и которую должна была тащить она.Потом он стянул с плеч куртку, влез на стремянку и привязал фонарь. Ипринюхался.

— Пироги, — тонким голосом пояснила Александра. — Япоставила пироги. Надо посмотреть, может, уже подходят. Что-то мне показалось,я переложила сдобы…

— Остановись, — сказал он и приложил к ее губам длинныйзагорелый палец. Она сразу замолчала и заморгала глазами.

Ей очень хотелось его обнять. Его приятно было обнимать,одетого и раздетого, какого угодно. У него красивое сильное тело — широкиеразвернутые плечи, прямая спина и крепкие ноги. А, черт, зачем она об этомдумает?!

— Я очень рад тебя видеть, Алекс, — тихо сказал он.

— Я тоже, — пробормотала она. — Как это ты догадалсяприехать?

— Сам не знаю, — сказал он и потянул ее на пол, под елку. —Давай уже начнем праздновать Новый год…

Они «праздновали» часа полтора. «Праздновали» бы и дальше,но внезапно очень захотели есть. Пришлось подниматься с толстого и теплогоковра, на который Филипп кинул еще атласное одеяло, собирать разбросаннуюодежду и, поминутно целуясь, отправляться в ванную.

«Это не я, — уверенно сказала себе Александра, увидев своеотражение в зеркале. — Не может быть, чтобы это была я. Не может быть, чтобы комне на Новый год приехал Филипп. Или может?»

— Алекс, твои пироги вылезли из кастрюли, — сообщил Филипп,сунув в дверь голову. Увидев, что голая Александра стоит посреди ванны искептически рассматривает себя в зеркало, он пролез дальше и ущипнул ее запопу.

— Ты очень красивая, — заверил он ее. — Не смотри на себятак критически. Ты самая красивая из всех известных мне женщин.

— Ты просто извращенец, — пробормотала Александра ипокраснела.

— Конечно, — согласился он. Пресвятая Дева, как же он рад,что ему удалось прилететь!

Странно даже подумать, что еще вчера он сомневался, стоит лизатевать все это. Одно только выражение ее лица, когда она наконец открыладверь, стоило того, чтобы вернуться в Москву почти на неделю раньше. Емурешительно нечего было делать в Москве эту неделю, но он замучился, думая отом, как она встретит Новый год — одна. Он знал, что две ее лучшие подруги несмогут быть с ней, а на остальных мало надежды. Он все думал и думал и в концеконцов решился.