Александра рассказала девицам все, включая беспримерныйподвиг Кати Матвеевой, поверившей ей и заставившей поверить Глебова. Тогда жеони решили, что конспирацию можно пока отменить.

— Но видишь, все равно ничего не помогло, — пробормоталаАлександра. — Глебова сняли, а от Вешнепольского ни слуху ни духу…

— Был бы жив… — сказала Маша, встала и ушла на кухню.

— Что-то мне кажется, — раздумчиво проговорила Лада, — чтоэтим дело не кончится. Глебов — он, поди, не совеем дурак и навернякапопытается найти тех, кто его подставил.

— Ну, к нам это отношения не имеет, — уверенно заявилаАлександра. — Те где-то намного выше. Очевидно, даже выше Викиного папаши.

— А Победоносцев? — заводясь с пол-оборота, начала Лада. —Он на всю страну его «прославил»! А вдруг Ванька вернется?!

Они тяжело задумались.

— А как бонапартист отреагировал на перспективу провести,ночь без тебя? — спросила Лада. — Не выразил желания встретить-проводить?

— Да чего меня встречать-провожать, когда от монтажной додома ровно семь минут, а сейчас еще рано? — Александра чувствоваланеобходимость заступиться за Филиппа, которому, конечно, и в голову не пришло,что ее нужно бы встретить с работы.

— Ты бы хоть ему намекнула, чтобы он к подъезду выдвинулся,— посоветовала из кухни Маша. — Постоял бы, воздухом подышал…

— Идите вы… — буркнула Александра и поплелась в прихожуюодеваться.

Куртка была холодной и влажной. Сразу после Нового годавместо крещенских морозов пришла оттепель, лил дождь, подъевший почти весьснег, на тротуарах стояли глубокие лужи, и по дороге от метро Александра попалапод дождь. Куртка промокла, и одеваться было противно.

— Подожди, — приказала Ладка, поднимаясь. — Я, конечно, неФилипп, король Франции, но, так и быть, отвезу тебя хотя бы туда. Кто знает, вочто ты еще по дороге можешь вляпаться…

— Ничего страшного, — убеждал Филиппа усталый молодой врач,приехавший на «Скорой». — У нее просто нервный шок, довольно сильный, и еще этипорезы…

— Да, да, порезы, — повторил Филипп. Он не мог смотреть наАлександру, он отворачивался от дивана, на котором она лежала, неподвижная ибледная, как неживая. Ему было стыдно. Он знал, как виноват перед ней.

— Ничего страшного, — твердил врач, который с первоговзгляда понял, что Филипп иностранец. И это раздражало его еще больше.

«Да, — думал он язвительно. — У нас на улицах, случается,убивают. Нечего по ночам болтаться. А уж коли ты такой заботливый, мог быоторвать задницу от кресла и подождать у подъезда, глядишь, ничего бы и небыло…»

— Вы слышите меня? — спросил он раздраженно. — Ну хотите, язаберу ее в больницу?

— Нет, нет, спасибо, — сказал Филипп, очнувшись, и посмотрелна врача так, что тому показалось: сейчас этот бледный взъерошенный мужиккого-нибудь ударит. Он даже отступил немного. Кто его знает, может, и вправдупереживает…

Зазвонил телефон. Филипп долго не мог сообразить, где онзвонит, пока фельдшер не тронул его за плечо и не кивнул на надрывавшуюсятрубку.

— Я уже еду, — сказали в трубке, когда Филипп ответил. —Насколько все плохо? Нужно везти в больницу?

— Вроде нет, — сказал Филипп спокойно. — Но, если можешь,привези… врача.

— Хорошо. Только это займет какое-то время. Ничего?

— Ничего, — ответил Филипп.

Теперь почти все — ничего.

«Ишь ты, — подумал, раздражаясь, врач со «Скорой», — мне онне доверяет. Требует другого. Ну, и пошел к черту…»

— Милицию вызывали? — спросил он грубо. — Вызовите, они хотьпротокол составят…

— Она поправится? — вдруг спросил нервный иностранец. — Вы точноуверены, что она поправится?

Врач чуть не заскрипел зубами:

— Да говорят вам, нет никакой опасности! У нее два пореза,совершенно бессмысленных и не представляющих угрозы для жизни. Чистенькие,никакой инфекции, только крови много. Через две недели они заживут. Ну, черезтри. Если вы положите ее в хорошую клинику, и следов никаких не останется.Вообще никаких. Вы меня понимаете?

— А почему она в обмороке? — спросил Филипп, чувствуя себяидиотом. Она была не в обмороке, она спала, ей вкололи снотворное. Но Филиппхотел, чтобы врач подтвердил это.

— В обмороке она была очень недолго, — призвав на помощь всесвое терпение, в который раз начал объяснять врач. Ему казалось, что он говоритс душевнобольным. — Она пришла в себя, заплакала, почувствовала боль, я вкололей снотворное. — Он ткнул пальцем в ампулу со спиленной головкой. — Еслиповезете ее в больницу, я напишу вам, что именно я колол…

— Да, — сказал Филипп, — да, пожалуйста…

Фельдшер маялся у двери. Он был еще моложе врача, и емудавно уже надоела и эта квартира, и тупой иностранец, и его явно преувеличенныеопасения за пострадавшую девицу. Интересно, в этих их Европах все такиепугливые суслики?

— Спасибо, — поблагодарил Филипп. — Спасибо.

Он забыл что-то еще, что обязательно нужно сделать… Что же?Ах, да… Заплатить.

Он вынул из бумажника деньги и протянул врачу. Должно быть,там было много, потому что врач вдруг перепугался.

— Что вы, что вы, не надо… — забормотал он, оглядываясь нафельдшера, у которого тоже стало растерянное лицо. — Нет, нет, я не возьму.

Филиппу было не до споров. Кроме того, ему хотелось, чтобыони поскорее уехали. Он чуть не за пазуху сунул деньги все еще что-тобормочущему врачу и вежливо сказал:

— Большое спасибо, вы очень нам помогли.

Врач дико на него посмотрел, стиснул в кулаке деньги инаправился к двери. За ним — фельдшер. В ночной тишине Филипп отчетливо слышал,как они спускаются по лестнице, что-то громко обсуждая, как натужно и неохотнозаводится мотор машины, на которой они приехали, и как она выезжает со двора,хрустя по намерзшему на асфальте льду.

Они остались вдвоем, Филипп и его жена. «Зачем я отпустил еена эту дурацкую работу? — горестно думал Филипп. — Вполне мог бы не отпускать.Она послушалась бы. Она всегда всех слушается и меня бы послушалась…»

Он подошел к дивану и сел рядом на ковер. Александра дышаларовно, у нее было удивленное лицо и уже не такое безжизненное, как в первоемгновение, когда ему показалось, что она непременно умрет. Ухо перевязано, нащеке налеплен толстый больничный пластырь.