Как и когда так получилось, что он стал ей нужен, она незнала. Но это была правда, такая очевидная, как то, что солнце давно село и заокнами до самого Северного моря лежала холодная, сверкающая звездами ночь.

Только бы не лез в ее дела. А то придется еще и его спасать…

— Я поеду, — сказал он, расстроенный тем, что она как-тосразу перестала о нем думать, будто его здесь и не было.

До чего же он испугался, когда нашел ее на лестнице. Он былуверен, что опоздал, и чуть не умер, дожидаясь «Скорой», и потом, когда оналежала на диване такая бледная и неживая…

— Ты завтра приедешь? — спросила Александра, с вожделениемглядя на телефон.

— Да, — пообещал он, — конечно.

— Только не изображай из себя Джеймса Бонда, — попросилаона. — Не лови никаких бандитов. Это простая случайность и вообще… только моедело.

Он мог бы сказать, что о ее делах ему известно уже давно.После того, как она приехала домой с простреленным рюкзачком. И нападение налестнице не имело к этим ее делам никакого отношения.

Но, конечно же, он промолчал.

— Этой не слишком утешительной информацией я и заканчиваюсегодняшний выпуск «Новостей», — сказал ведущий, скорбно глядя в камеру. — Досвидания, желаю вам хороших выходных.

Прощание вышло неудачное, но в общем и целом программаполучилась неплохой. В ней была необходимая динамика, напряжение и правильноесоотношение плохих и хороших новостей. Примерно три к одному в пользу плохих.

Оператор сдернул наушники, камера отъехала. На мониторе быловидно, что в эфир пошла реклама.

— Всем спасибо, — сказал Андрей, научившийся этой фразе ещеу Ивана Вешнепольского.

— Отлично, Андрей Михайлович! — сказала редакторша Юля,молоденькая и хорошенькая, с которой у Андрея намечался роман. Он давно бы уженаметился окончательно, если бы не страх перед Викой. Нужно все хорошенькообдумать, чтобы она — не дай бог! — ничего не заподозрила…

Андрей стирал перед зеркалом сложный многослойный грим,собираясь перед отъездом еще посидеть в баре. В кармане пиджака зазвонилтелефон.

— Да, — сказал Андрей, рассматривая в зеркале своюфизиономию. Физиономия, с его точки зрения, была хороша — значительная,симпатичная, глаза умные и усталые. Так и должно быть.

Звонил, как это ни странно, тесть.

— Андрюша, — пробасил он, и Андрей моментально подобрался,бросил ватку, которой снимал грим, и закрыл дверь.

— Я, Владимир Георгиевич! — откликнулся он бодрым голосом,которым полагалось разговаривать с тестем. Бодрым и немного усталым.

— Посмотрели твою программу. — Неизвестно почему, тестьвсегда называл себя во множественном числе. — Неплохо, неплохо… Шуму многовато.Слышишь, Андрей? Шуму бы поменьше…

Шумом тесть называл музыкальное сопровождение. Оно мешалоему слушать. Будь его воля, он бы вообще убрал музыку из всех телевизионныхпередач.

— И говоришь очень коротко, — продолжал напутствовать тесть.— Нужно подольше, попонятней. Ведь не только мы, простые люди смотрят. Им нужноразъяснять подробно, обстоятельно.

— Времени мало! — сказал Андрей, как бы ни на что нежалуясь, а, наоборот, посмеиваясь над собой и соглашаясь с тестем. Ему самомупонравилась интонация, с которой он это сказал. Очень правильно найденнаяинтонация. Он вообще быстро учился, телевизионный ведущий Андрей Победоносцев.

— Вот про время я и хочу поговорить, — продолжал тесть. —Приезжай вечерком на дачу. Викушку можешь захватить. Она с матерью хоть часпобудет, а мы с тобой поговорим…

Что-то случилось, понял Андрей. Что-то, из-за чего егосрочно вызывают на ковер.

Что будет? Взбучка, гроза, отставка?.. Нет, он ведь минутуназад хвалил эфир. Или это ничего не значит? Или, наоборот, значит многое?

— Что-то случилось, Владимир Георгиевич? — чуть дрогнувшимголосом спросил Андрей.

— Пока нет, — сказал тесть. — Приезжай, дружок. Вику целуй.

Едва погасла кнопка отбоя, Андрей набрал Викин номер.

— Что случилось? — спросил он отрывисто. — Минуту назадтесть звонил.

Она засмеялась:

— Неужели? Я думала, он домой позвонит… Что сказал?

— Сказал, чтобы вечером приезжали. Хочет поговорить. Чтобывместе приезжали, — торопливо доложил Андрей.

— Ну, значит, вместе и поедем, — пропела Вика. — Папанькуобижать никак нельзя. Сказано — вместе, значит, поедем вместе.

— Что стряслось-то? — тоскуя, спросил Андрей. Но он уже знал— пока она в таком игривом настроении, выведать ничего не удастся. Этоназывалось «помучить». «Мне так приятно помучить моего мальчика». Или: «моегогадкого мальчика…» Откуда это? Кажется, из О'Генри. Бывшая жена читала емучто-то такое и хохотала ужасно. Дура.

— Ты опять перепугался, — поняла Вика. — Глупый. Когда тынаучишься быть храбрым и сильным, а? Все отлично, просто замечательно. Кстати,Михайлова все-таки сняли. — И она радостно засмеялась. — Ну, Василия Михайлова,любовника нашей Лады, — пояснила она в ответ на тяжелое молчание Андрея. —Через месяцок-другой я и ее уволю. Вот красота-то!

— Красота, — согласился Андрей, хотя ему не было никакогодела до Василия Михайлова.

— Пока, дорогой, — сказала Вика, — дома увидимся. А то мнемассаж делают, и телефон мешает…

Тесть почти никогда ему не звонил, соблюдал субординацию.Иногда звонили его секретарши, чтобы передать что-нибудь для Вики, которая вданный момент была недоступна. И теща тоже звонила редко — поддерживаланедосягаемый имидж тестя. Зачем же он позвонил сейчас? Что ему понадобилось,интересно? Вряд ли он собирается уволить его из зятьев, пока об этом разговоране было. Тогда что?

Может, он хочет проконтролировать то дело с Глебовым?

Глебов давно и безнадежно был в отставке, сидел тихо, нерыпался, как и предполагала умная, как анаконда, Вика. В последнее время Андрейдаже начал о нем подзабывать. Только приятно греющий душу швейцарский счетизредка напоминал ему о том, что Глебов на свободе, а Александра Потаповаскорее всего обо всем догадалась. Но проблема его бывшей жены находилась встадии решения, и тестя это не могло волновать.

Вешнепольский тоже не подавал никаких признаков жизни.Сгинул и сгинул. Непостоянная в привязанностях зрительская аудитория неумолимои быстро его забывала. Появились новые талантливые ведущие. АндрейПобедоносцев, например…